Скорее всего, это реакция на передоз. Я всегда балансировал на грани в погоне за острыми эмоциями, но фактически держал себя на голодном пайке. Логично, что мой организм начал сбоить, когда ему дали больше, чем он привык получать. Мне тесно в своем собственном теле. Хочется снять его на какое-то время, как опостылевший костюм и надеть, когда гормоны улягутся и голова прояснится.

– Семечка, если у тебя два выходных, может ты поедешь со мной и Ксюшей в зоопарк?

Сегодня то редкое утро, когда вся семья собралась за завтраком.

Мама гладит мелкую по светлой макушке, и в том, как она это делает, мне чудится снисходительность и театральность. Няня придет после завтрака, и мать поди ждет-не дождется, когда с чистой совестью вручит ей ребенка. Многие мужчины пытаются понять, о чем думают женщины, что происходит у них в головах. Относительно своей матери я убежден, – если вскрыть ей череп, то внутри обнаружится член ее любовника. Ни о чем другом она в последнее время не размышляет. Я давлю в себе желание съязвить на сей счет. Я вежливый сын, который никогда не позволяет себе оскорбительных высказываний. Если я неожиданно покажу характер, последуют расспросы. А мне требуется немного покоя.

– Извини, я планировал поучиться, – я говорю то, что хочет слышать отец. – Но как только я подготовлюсь к защите диплома…

– Но Семечка, – не сдается мелюзга. – Папа говорит, что братья обязаны помогать своим сестрам! Правда, папа?

Отец кивает, пряча улыбку.

– Мне хочется поехать в зоопарк вместе с тобой, – продолжает хитрая Эмилия. – И ты обязан мне в этом помочь!

– Вот ты твердишь мне о моих обязанностях, – задумчиво обращаюсь я к сестре. – А права у меня вообще есть?

– Конечно! – усмехается отец.– Водительские.

Я издаю смешок.

– Как вообще успехи? – спрашивает он, отправляя в рот кусок бифштекса. Завтракает отец всегда плотно, по-мужски, чем здорово мне импонирует, – хотя мать постоянно норовит подсунуть ему овсянку на воде с горстью ягод.

Если бы она не бездельничала круглыми сутками, то тоже имела бы нормальный аппетит. Легко питаться святым духом, когда единственное твое занятие – лежать на кровати морской звездой, пока над тобой пыхтит любовник.

Вы тоже это заметили? То, что я слишком часто думаю о мамином любовнике? Фрейду здесь было бы где развернуться. На самом деле мне плевать на ее развлечения. Я намеренно цепляюсь за мелкие житейские раздражители, чтобы оставаться приземленным, находиться в одной реальности с окружающими меня людьми.

– Все отлично, пап. Без сбоев.

– Рад слышать.

Мы заканчиваем завтрак в молчании, и встаем из— за стола, когда приходит Ксюша. В этот момент звонит мой мобильный.

– Никита погиб! – могильным голосом сообщает Ярик, едва я поднимаю трубку.

– Что? – я изображаю максимальное удивление. – В смысле – погиб?

Отец оборачивается и застывает в проеме двери с портфелем в руке. Мать потрясенно глядит на меня, ожидая объяснений. Сообразительная няня на всякий случай уводит ребенка из столовой.

– Я не знаю всех подробностей, – объясняет Ярик. – Есть подозрение, что он наглотался наркоты и въехал в стену здания. Тачка вспыхнула…

– Если ты решил так пошутить, то ты мудак, – предупреждаю я друга. – И за эту шутку реально получишь.

– Никита сгорел. Я с его сестрой говорил. Опознали только по зубам.

Далее следует отборный трехэтажный мат, которой я никогда не слышал из уст интеллигентного Ярика.

– Как? Когда это произошло? Кто обнаружил? – надеюсь, у меня получается сыграть потрясение.

– Я не знаю… деталей, – Ярик запинается, от эмоций ему сложно говорить. – Панихида завтра в 11 утра, я скину тебе адрес.

– Я не могу поверить!

– Я тоже. Еще наберу тебе позже, хочу обзвонить сокурсников.

– Конечно. Держи меня в курсе.

– Кстати… Я Соне не могу дозвониться, сразу на голосовую почту переключаюсь. Ты с ней не общался, не знаешь, где она? Надо ей сообщить.

– Я с ней не виделся несколько дней. Попробую с ней связаться.

Кладу трубку и поднимаю растерянный взгляд на отца.

Тот хмурится:

– Кто погиб?

– Никита.

Он коротко кивает, играя желваками.

– Авария?

– Угу.

Отец подходит и пожимает мое плечо. Потом привлекает к себе, крепко обнимая:

– Это ужасная трагедия. Но ты сильный. Ты справишься.

Нечто подобное я уже слышал недавно.

«Конечно, папа, я справлюсь».

– Я могу остаться сегодня дома, с тобой, – эмоционально кудахтает мать, явно перебарщивая.

«Тебе глубоко насрать на всех вокруг, а на моего друга, которого ты видела от силы несколько раз, и подавно!»

– Не лезь, Ангелина. Ему лучше побыть одному.

Я благодарно смотрю на отца. Он хлопает меня по спине, немного медлит, и уходит на работу.

– Я все— таки настаиваю… – начинает мать, и я рявкаю:

– Оставь меня в покое!

Мать изумленно вскидывает руки, и я снова вижу театральность в ее жестах. Нет ни малейшего желания объясняться или успокаивать ее. У меня умер друг, и я имею право на агрессию. Если ей это сложно понять, то это ее проблемы.

Взлетаю вверх по лестнице и, громко хлопнув дверью, запираюсь в своей комнате. Агрессия бьет из меня толчками, как вода из пробитой дамбы. Лучше бы вместо Никиты я прирезал собственную мамашу. Мне требуется несколько минут, чтобы кое-как успокоиться. Что-то происходит со мной. Я никогда так яростно не желал ей смерти. Может быть, спровоцированная недавними событиями, из глубин подсознания прорывается застарелая обида на мать? Может когда-то меня что-то задело, но я об это забыл?

Да нет, – спорю я сам с собой. – Мать не поступала со мной плохо, и прежде я относился к ней лояльно, не стоит идти на поводу у предрассудков, связанных с серийными убийцами. Я выбит из баланса, а женская энергия усугубляет хаос – вот я и открещиваюсь от нее всеми доступными способами. Когда я восстановлюсь, снова стану пай— мальчиком, и, возможно, даже извинюсь за грубость. Точно извинюсь.

Больше всего мне хочется поговорить с А-13. Я знаю, что не сделаю этого – по крайней мере в ближайшую неделю – но хотеть мне никто не запретит, верно?

Я устраиваюсь на широком подоконнике, с которого открывается вид на петляющую между соснами, вымощенную камнем дорожку. Выпавший накануне снег растаял, но во дворе идеальная чистота, ни намека на грязь. У нас большая территория, которую обслуживает несколько человек – но их почти никогда не видно, каким-то образом они умудряются выполнять работу, не мозоля глаза нанимателям.