Эта картинка так не вяжется с образом Рида, что лучше об этом долго не думать. Я толкаю тяжелую дверь, проходя мимо шоу в Биргартене, и на меня тут же обрушивается вал запредельной громкости. Здесь толпа совершенно другая — больше джинсов скинни и бород, даже парочка кожаных браслетов.

Так что я без труда нахожу нужного мне чело-века.

Он сидит у дальнего края длинной потемневшей барной стойки. На нем его выходная куртка, выходная футболка и джинсы. Уверена, для посторонних он выглядит странно: осанка идеальная, слишком формальная для бара. Но я знаю тело Рида так хорошо, что замечаю, как ссутулились, пусть и совсем чуть-чуть, его широкие плечи; пальцы обхватили низкий стакан с янтарной жидкостью.

«Это неправильно, — думаю я. — Здесь должна быть чашка с чаем».

В недоумении я ринулась к нему, и неважно, если мы сильнее поссоримся. Я просто хочу вывести его отсюда, из этого чуждого ему места. Я сажусь рядом на свободный стул, Рид тут же поворачивает ко мне голову, удивленно округлив глаза, и резко выпрямляется.

— Мэг. Привет.

От попытки казаться трезвым он выглядит еще пьянее. Его голос кажется куда ниже и строже обычного, и это не должно мне нравиться: он же явно борется с заплетающимся языком. Но ничего не могу с собой сделать — он звучит классно.

— Привет, Рид, — краем глаза вижу девушку-бармена, машу ей в знак того, что я нашла его и все в порядке. Она улыбается и скромно указывает на терминал оплаты. Я киваю, показывая, что возьму на себя счет.

— Ты вся в кошках, — вдруг говорит Рид.

Смотрю вниз и вспоминаю о мордочках Hello Kitty. Надо было надеть что-то менее абсурдное. Однако Рид, вопреки ожиданиям, не хмурится, наоборот, на его лице появилась невнятная улыбка, будто он совершенно очарован.

Будто мы и не ссорились вовсе.

Признаюсь, мне хочется этому поддаться. «Да, — думает какая-то часть меня, — смотри на мое дурацкое платье и забудь Проспект-парк. Допивай, и мы пойдем гулять, искать знаки. Мы забудем о том, что случилось. И никогда больше не вернемся к этому разговору».

Вместо этого я спрашиваю его прямо, насколько только могу:

— Ты потерял телефон?

Он смотрит на меня, его улыбка исчезает.

— Нет, просто оставил дома. Надо было от него отдохнуть.

Я сглатываю, ужаленная его ответом. Три звонка — это не так уж и много. Несмотря ни на что, я остаюсь на месте.

Я остаюсь.

— От работы, — поясняет он, как будто прочитав мои мысли. Он поворачивает стакан на девяносто градусов, но не пьет.

— Я взял сегодня больничный.

Я внимательно изучаю его лицо, что-то в нем изменилось: выточенные скулы стали острее с нашей прошлой встречи. Как и с осанкой, незнакомцу его лицо покажется безупречным, но я-то вижу разницу. Неужели он всю неделю провел на том берегу реки, так же загружен цифрами, как я — буквами, занимался бессмысленным счетом? И, как и я, в итоге оказался в баре с алкоголем в руке, но, в отличие от меня, рядом с ним нет никого — кроме Гретхен, конечно, — такого же крутого, как Лашель.

— Ты в порядке? — спрашиваю я.

Он пропускает вопрос мимо ушей.

— Я никогда раньше такого не делал. Не брал больничный. Наверняка у меня из-за этого будут… — он замолкает, трясет головой и продолжает: — То, что случилось в парке. Бывает, я выхожу из себя, когда у меня стресс.

— Рид, — быстро, почти перебивая, отвечаю я. Мне интересно — очень, очень интересно, — но вдруг ко мне приходит как никогда четкое понимание, что надо делать. Рид сейчас сам не свой, и ссора с ним сейчас не лучшее решение, потому что мы не на равных. Я оплачу счет, вызову такси и потребую, чтобы он позвонил завтра. — Мы поговорим об этом позже.

Рид хочет что-то сказать, но тут на помощь приходит Гретхен, которая принесла счет. Я достаю кошелек, а повернувшись, с удивлением обнаруживаю Рида с кредиткой в руке.

— Я думал, что уже заплатил, — говорит он, но не с наездом, а… в растерянности.

Она метнула ему мою визитку по барной стойке, и на добрые пять секунд мы трое стояли, замерев в неловкости: я со своим огромным кошельком, из которого торчит какой-то чек; Гретхен, уперев руки в бока, переводит взгляд густо подведенных глаз с одного потенциального плательщика на другого; Рид, сидя, уставился на мою визитку.

Словно это знак.

— Ой, — произносит он наконец, я почти чувствую, как он трезвеет. И как к нему приходит сознание, почему его как бы подруга Мэг пришла в тот же вечер в тот же бар, что и он.

— Прости, чувак, — говорит Гретхен, пожимая плечами. Она улыбается, выдергивая кредитку у него из рук. — Решила, что тебе не помешает помощь.

Рид смотрит, как она удаляется, а я гляжу на розовые всполохи у него на щеках.

— Все в порядке, — говорю я, кладя бумажник обратно в сумку. — Я все равно была не дома.

— Мэг, — отвечает он тихо, почти неслышно из-за нарастающего шума вокруг. — Прости.

Я отмахиваюсь. Это нелепо, но я очень смутилась. Принеслась сюда, думая, что его надо спасать, и так соскучившись по нему.

— Я же сказала, что все равно…

— Нет, — перебивает он, наклонившись, чтобы я расслышала. По запаху чувствую: сегодня он был в бассейне. Моргнув, я чуть дольше держу веки закрытыми, наслаждаюсь этим знакомым уже ароматом. Рид продолжает, и я открываю глаза. — Прости, что я не позвонил. И что не брал трубку.

Я безмолвно молю о помощи — Лашель, Гретхен, судьбу, — потому что не ожидала, что первая попытка поссориться с Ридом окажется такой сложной. Что делать — дать ему высказаться? Перебить и сказать, как мне жаль, что все это моя вина, что я не хотела причинить ему боль? Или напомнить, что сейчас неподходящий момент, что он выпил, а здесь так шумно и неприятно? Или будет только хуже, а я покажусь ему грубой, пренебрежительной и равнодушной?

— Я хотел позвонить, — говорит он, пользуясь моей тихой панической нерешительностью. Он проводит рукой по волосам, таким растрепанным, что застревает пальцами с правой стороны. — Я думал об этом каждый день. А потом вспомнил твои слова. О том, что люди пытаются защитить себя.

— Я ошибалась, — выдаю я, хотя совершенно бесполезно сейчас объяснять ему, что я узнала сегодня о себе и о других.

Какая разница, ведь он продолжает. Гретхен отдает Риду его карточку и чек, чего он, кажется, даже не замечает: он неотрывно смотрит на меня. Когда в этом баре, полном свинтусов, снова поднимаются крики, Рид наклоняется еще ближе.

— Я не пытаюсь защитить себя. Я… — он сглатывает, — всегда признаю ошибки, как говорила Эйвери. Даже в ущерб себе. И окружающим.

Я напрягаюсь при упоминании Эйвери и нашего с Ридом прошлого, о критике, которую мы, видимо, обе на него обрушили. Снова чувствую укол вины и отчаянное желание убежать от боли, которую сама же ему причинила.