Но я остаюсь.

— Сегодня я вышел прогуляться, — продолжает Рид. — Перешел через мост. Прошелся по Бруклину. И кое-что понял.

«Нет, стой, — хочу сказать я. — Стой, я тоже кое-что поняла». Но, господи, как же здесь шумно, а Рид так близко, и его голос такой приятный…

— Я понял, что не до конца честен с тобой.

Я отклоняюсь, чтобы посмотреть ему в глаза. Обычно это не сулит ничего хорошего: «Я не до конца честен с тобой». Но Рид произнес это, придав словам иное значение. Как будто если написать их, увидишь нечто новое. То, что в действительности хотелось увидеть.

— Но ты… — говорю я, но из-за шума мой голос не слышен. Рид опускает голову, подносит ухо к моим губам, чтобы расслышать. — Ты всегда говоришь то, что думаешь.

Он отклоняется, его взгляд скользит по моему лицу: глазам, носу, губам. «Пожалуйста, забудь, что на мне платье с Hello Kitty», — крутится у меня в мыслях.

— Нет, потому что будь это так…

В баре раздается звук бьющегося стекла и чей-то нечленораздельный крик, но никто из нас не двигается. Я смотрю на губы Рида на случай, если мне придется читать по ним, что он говорит.

— Будь это так, я бы сказал, что за неделю посмотрел все до единого видео на твоем сайте, чтобы только слышать твой голос. Я бы сказал, что ехал в метро рядом с женщиной, от которой пахло тем же шампунем, что у тебя, и я едва мог дышать, потому что невыносимо скучал по тебе. Я бы сказал, что весь день гулял рядом с тенью Мэг и зашел сюда только из-за вывески бара, а еще, чтобы сдержаться и не позвонить тебе в девять вечера в пятницу, моля поговорить со мной — о фрисби, погоде, той части буквы, о которой ты рассказывала…

— Шип, — шепчу я, потому что матерь божья. Это лучшая ссора в моей жизни.

Он серьезно кивает.

— Шип, — повторяет он.

Затем переводит взгляд на стойку, на мою карточку и добавляет:

— Я бы сказал, что ты очень сильно мне нравишься, Мэг.

И в этот, именно в этот момент разгорается нечто страшнее ссоры.

— Парой швов обойдемся.

Врач-женщина наклоняется и последний раз осматривает бровь Рида в строгой и нетерпеливой манере доктора неотложки, которого в коридоре ждут случаи и посерьезнее. Она трогает рукой в перчатке припухлость вокруг пореза, Рид сжимает челюсти от боли.

— Прости, большой мальчик, — говорит она, опуская руку и снимая перчатки. — Хорошая новость в том, что сотрясения у вас, скорее всего, нет.

— Я же так и сказал, — мрачно отвечает Рид.

— О, да, спасибо. Вы ведь эксперт в медицине. — Она смотрит на меня, закатив глаза.

Боже, она мне нравится.

Она подходит к планшету на светло-зеленой стойке, делает пару записей по итогу осмотра, а я, кажется, впервые за два часа могу нормально, глубоко вдохнуть. Всю дорогу до больницы моя сумка выполняла ответственную задачу бесперебойной поставки бумажных платочков (чистых! я ведь не животное и не старушка) Риду, чтобы прижать к сильно кровоточащему порезу. Мое тело и мозг были словно наэлектризованы, так что все мысли и действия выполнял не человек, а новая заряженная до упора Мэг-бот:

Шум, толпа, толчок, удар.

Кровь, дверь, улица, такси, врач.

Рид. Драка. В баре.

«Свинтус» абсолютно оправдал свое название, когда большинство его завсегдатаев бесцеремонно прервали самую романтичную ссору в моей жизни потасовкой из-за аэрохоккея. Все началось в дальней части бара, в таинственном месте, когда парни в пастельных рубашках, видимо, наконец столкнулись с бородачами. Между ними разгорелась жестокая вражда из-за разных предпочтений в настольных играх, а еще из-за понимания успеха в мире капитализма. Если бы мои глаза не превратились в гигантские красные сердечки, я бы сообразила, что волна нарастающего шума связана с появлением в баре все большего количества людей. Но я заметила это, только когда один бородач игриво швырнул парня в рубашке прямо в спинку стула, на котором сидел Рид.

Так я узнала, что Рид Сазерленд, несмотря на свой стоицизм, воспитанность и состояние легкого опьянения, умеет драться.

У него супербыстрая реакция, будто он и капли в рот не брал. Рид вскочил со стула, закрывая меня от вторгшейся толпы, и за краткий миг я неосознанно сделала то, о чем мечтала неделями: прижалась к нему всем телом.

На несколько секунд — наверняка это было всего несколько секунд, хотя ощущались они как вечность, — все погрузилось в хаос, было будто реальным и нереальным одновременно. Хаос — когда мне на спину плеснули холодное пиво, я вскрикнула и в шоке отпрыгнула от Рида. Хаос — когда его тело столкнулось с моим от силы удара локтем прямо в бровь, из-за чего мы теперь в больнице, и я услышала его хриплый выдох от боли.

Затем его силуэт изменился — плечи расправились и напряглись.

Он приготовился.

Было ли то, что он повернулся и схватил меня за запястье? Затем прижал к себе, обнял за плечи и повел сквозь толпу озлобленных, грязных мужиков в баре? Видела ли я на самом деле, как один из этих мужиков запустил в нас свой неуверенный кулак? Слышала ли, как Рид — вежливый старомодный Рид! — сквозь зубы произносит: «Блин!» — и отодвигает меня в сторону? Правда ли он уклонился от этого удара, убрал руку и снова сжал кулаки при приближении парня?

Ощутила ли я, как содрогнулся пол у моих ног, когда на него грохнулся этот бугай?

— А что с рукой? — спрашиваю я твердым, деловым тоном, которым говорю с самого момента, как мы вошли сюда, и которому, честно говоря, сама же удивляюсь. Настоящая драка, — я ощущаю себя сильнее, чем когда-либо. Я твердой рукой заполняла для Рида бланк в фойе, тихо и быстро задавая ему вопросы, на которые он отвечал сухо, голос его заглушал компресс со льдом, принесенный медсестрой.

— Я в порядке, Мэг, — говорит он низким успокаивающим голосом. На долю секунды моя новообретенная сила пошатнулась. «Ты очень сильно мне нравишься, Мэг», — сказал он в баре, но с тех пор ничего об этом не сказал, и если я теперь посмотрю на него — если увижу отекшую окровавленную бровь, которую ему разбили из-за меня, — то не смогу сосредоточиться на самом главном: чтобы с ним все было хорошо.

Я смотрю на врача в ожидании ответа.

— В этом случае я согласна с пациентом. С его рукой все хорошо. — Она говорит Риду: — Кто-то, видимо, научил вас, как держать кулак.

Рид скучающе пожимает плечами, — типичный жест парня в пастельной рубашке. Легкая угрюмость — единственное, что осталось от его опьянения. Когда в его стул кто-то влетел, он мигом отрезвел, но, думаю, энергетический батончик, который я почти насильно ему скормила (очередной туз в моей сумочке), и десять стаканов воды, которые заставила выпить в фойе, тоже сыграли свою роль.

— Я схожу за медсестрой, которая лучше меня справится со швами, хорошо? — Она поворачивается ко мне и начинает говорить так, будто Рида здесь вообще нет. — Присмотрите за ним сегодня. Если будут проблемы с ориентацией, светочувствительностью или если его будет мутить, — звоните.