Возможно, и так, любили больше, но не в Румелии же! Слишком многие в Румелии о Мустафе и не слышали, почему там, а не в Анатолии вдруг появился самозванец?

Нет, Баязид, похоже, сам пал жертвой чьих-то интриг и собственной самоуверенности. Тогда кто?

Этот вопрос не давал покоя ни днем, ни ночью. Михримах уже понимала, что нужно найти того, кто написал письмо, это единственная ниточка, которая позволит распутать клубок. Она знала этот почерк с одной буквой непременно больше других и с неровной точкой лучше своего собственного, но где же найдешь автора?

По ее просьбе кира Эстер добралась через своих людей до секретаря венецианского посла Марка Антонио Донини. Пристроенный туда слуга сумел сунуть нос во многие тексты переписчиков и самого Марка Антонио, но ничего нужного не обнаружил.

Благодаря подкупу архивариуса были изучены многие бумаги, оставленные прежними визирями, вплоть до самого Рустема-паши. И снова ничего. Вернее, обнаружено, что часть бумаг исчезла, но гарантировать, что они написаны тем, кого искали, нельзя.

Если уж иудейка не смогла найти нужного человека в Стамбуле, значит, его там не было.

Наверное, все важные события или находки в мире случаются нечаянно.

Это не было даже поиском, просто от Нурбану Султан из Кютахьи пришло письмо, в котором возлюбленная шехзаде Селима просила раздобыть и прислать арабское средство для женского здоровья. И не Михримах просила, они не слишком ладили всегда, а уж теперь Нурбану с каждым днем становилась все уверенней, ведь приближалось время, когда она станет главной женщиной империи.

Нурбану обращалась к Повелителю с просьбой найти лекаря-араба, у которого есть такое средство. А Сулейман, не желая этим заниматься, отмахнулся и приказал передать письмо дочери. На счастье Михримах, прежний великий визирь Семиз Али-паша умер, а новый – Соколлу Мехмед-паша еще только вступал в должность и привычно был в отъезде.

Получив послание нелюбимой невестки и не очень желая им заниматься, Михримах поморщилась, но как откажешься, если приказал Повелитель?

Проглядела почти мельком, уже протянула руку, чтобы отложить и передать евнуху, пусть ищет, как вдруг… Всего одно слово – имя лекаря-араба – написано арабской вязью, остальное по-итальянски, но в этом слове нашлась та самая буква и та самая точка!

Даже дыхание перехватило, несколько секунд сидела, замерев, словно боясь прогнать видение. Нет, письмо никуда не делось, стоило чуть развернуть лист, и становилась видна точка…

– Фирузе, пусть пошлют за кирой Эстер. Быстро, но тайно.

Ни служанку, ни саму Эстер учить не надо, появилась немедленно и словно из-под земли:

– Что вас беспокоит, госпожа?

Михримах жестом показала служанкам, чтобы вышли. Те вышли также беззвучно. Дождавшись, когда двери за Фирузе и еще двумя девушками закроются, Михримах просто протянула еврейке письмо. Та читала, не понимая, но только до имени, написанного по-арабски. Эстер тоже прекрасно знала почерк человека, которого они никак не могли найти. Вскинула глаза на принцессу, Михримах молча кивнула, подтверждая догадку.

– Чье это?

– Нурбану Султан просит прислать средство. Ты меня поняла?

Кира только кивнула, Михримах не сомневалась, что поняла, и поняла правильно.

Бывали дни, когда приходящих в гарем женщин безжалостно обыскивали, заставляя не только открывать лица (их не все и закрывали, поскольку красавицам гарема служили не одни мусульманки), но раздеваться. Тогда подозревали, что во дворец могут пронести что-то угрожающее жизни или здоровью Повелителя.

Но те, кто помогал женщинам гарема быть красивыми, никогда не переставали его посещать. Они приносили украшения и ткани, разные средства для сохранения молодости кожи, делали массажи, лечили и даже учили наложниц. А еще выполняли множество мелких поручений, покупая на рынке что-то по просьбам красавиц, иногда передавая записочки на волю.

Как бы ни был строг пропуск в гарем, киры Эстер он не касался никогда. Давным-давно, сразу после смерти валиде Хафсы Айше султан Сулейман за что-то дал этой еврейке такие привилегии, каких не было ни у кого. Она приходила и уходила, когда хотела, вернее, когда ее звали или у киры были интересные для султанши новости.

Больше всех еврейка бывала у Хуррем Султан, что не могло не вызвать подозрений остальных. Причем было понятно, что их связывает какая-то тайна. Никому невдомек, что тайна эта касалась самого султана и его матери, а Хуррем Султан просто была хранительницей секрета.

Связь с еврейкой Хуррем передала дочери, о тайне ничего не поведав. Не рассказала и сама Эстер, как ни пытала ее Михримах, как ни хитрила, ответ был один:

– Этого я не знаю. Говорят, что султанская семья чем-то обязана той семье, которая воспитала меня.

Все, дальше Михримах двинуться не удалось. Похоже, и сама Эстер не знала большего, но ее вполне устраивало свое особое положение при гареме. Ловкая, всезнающая и умеющая хранить не только свои секреты, к тому же свободно передвигающаяся по Стамбулу и имеющая много родственников и знакомых по всей Европе, Эстер была просто незаменима для Михримах, особенно в такой щекотливой ситуации, которая сложилась в этот раз.

Удивительно ли, что Михримах ждала прихода киры, как птицы ждут прихода весны?

Ждала не зря…

Уже через несколько дней кира Эстер, выложив перед Михримах Султан драгоценности, тыкала в них пальцем и шептала:

– Леон Верньер, он дальний родственник Нурбану Султан. Раньше служил у венецианского посла, но потом перешел к ней.

– С кем был связан?

– С Леонардо Витторио и Эстебаном Санчесом, оба и сейчас при посольстве.

– Это они?

– Думаю, да.

– Надо за ними проследить.

Кира кивнула:

– Уже делают, госпожа. Купите вот эти, – она подняла крючковатыми пальцами парные браслеты изумительной красоты.

– Да, пожалуй…

Наверное, предложи Эстер приобрести все драгоценности, Михримах, не задумываясь, сделала бы это. Ее мысли витали далеко от комнаты, где они сидели.

Итак, секретарь Нурбану был тем самым человеком, который написал одно из писем от имени Мустафы. Как узнать, служил ли он сам у шехзаде? Наверное, служил, если имел доступ к печати Мустафы.

Михримах вдруг стало жаль старшего сводного брата, Мустафа был весьма достойным претендентом на трон, конечно, он сам все время напрашивался на неприятности, сначала вел себя так, словно не сомневался, что вот-вот станет следующим султаном, а потом и вовсе точно уже стал таким. И если в Манисе ему было простительно, слишком молод, то в Амасье так поступал взрослый мужчина, который не мог не отдавать себе отчет в поступках и не понимать опасности и преступности своего поведения.

Мустафа заслужил, чтобы его самоуверенностью воспользовались! – решила Михримах. В конце концов, отец сказал, что он причастен к смерти Мехмеда. Значит, получил свое. А Баязид?