свет зарябил бледными радугами. Агата снова зажмурила глаза и чуть не разрыдалась. Варис чувствовал, как она из последних сил сдерживается, не позволяя разуму соскользнуть в бездну. У него закружилась голова.

– Все хорошо, – произнес Варис; слова не имели значения, он пытался голосом заглушить звуки внешнего мира.

Он поднес руку к ее плечам – ласковый жест, без прикосновения и без ритма, – с трудом удерживаясь от того, чтобы обнять ее.

Не то чтоб я окрестностей не знала,

Не слышала времен, смешала сроки,

Но там, где я о тишине мечтала,

Иные рифмы и иные строки.

Железо гнут, железом разят,

Дерево рубят, щепки летят,

Мех нагнетает пекло горна,

Ущелье лезвием режет горло.

Варис понял. Агата выполнила заказ для какого-то города на востоке – что-то связанное с урожаем, подробности были не важны. После этого ей требовалось побыть одной, в тишине, и она пошла пешком через долину, где никого не должно было быть. Но там оказались люди.

Ее напряженный голос зазвучал громче; зазвенели невидимые колокольчики. По всей комнате поплыли, лопаясь, пузыри света. Варис на миг зажмурился, но искры перед глазами не исчезли.

Железа с огнем соприкосновение,

Масло, окалина, загрязнение,

Пара взвизги и завывания,

Бег на месте, провала зияние…

Комната поплыла перед глазами, удаляясь. Шторы колыхались, постель вздымалась, чайный сервиз кружил в пространстве, будто модель планетной системы. У Вариса жгло в груди; казалось, он перестал дышать.

В каком-то смысле ему было легко: если оставаться невовлеченным, безразличным, то буря пролетит сквозь него и молния уйдет в землю. С другой стороны, магия вершилась вживую; ноги Вариса могли сложиться углом и втянуться в его грудную клетку, или сам он мог превратиться в раскаленное железо.

«Ты можешь умереть», – предупредила Агата давным-давно, когда Странж впервые решил провести с ними этот эксперимент. Что ж, Варис до сих пор не умер. Теперь ему было все равно.

Портьера сорвалась с карниза; тусклый луч света рассек комнату. Агата подняла взгляд: расширенные зрачки, глаза черно-белые, как у куклы, смотрящие в никуда, видящие что-то потустороннее. Падающая портьера застыла в воздухе, повисла, будто на руке камердинера – двадцать фунтов бархата, переброшенного через солнечный луч.

Мост, сообразил Варис. Она имеет в виду подвесной мост. Ребра сдавило до хруста, в голове стучал паровой молот, вколачивая в мозг сваи. Полосовое железо оплело пальцы-балки. Нервы-тросы раскачивались над бездонной пропастью.

Агата стала движителем, Варис – рельсами; вдвоем они устремились к дальнему концу моста.

Такое сильное потрясение всегда оканчивалось внезапно; при меньшем волнении Агата успокаивалась постепенно, но чрезмерное нервное напряжение обычно завершалось взрывом.

Энергия хлынула на Вариса, как ливень в неожиданно распахнутую дверь, и так же, как ливень, омыла кожу, но не проникла глубже, а просто лишила тепла. Ну что ж, тепла и так почти не было.

Посуда глухо стукнула о ковер, портьера с шелестом упала на пол, будто вздохнула. Голова Агаты поникла, плечи опустились. Варис не прикасался к ней целую миниму, пока искорки магии на ее коже и пальцах не угасли.

Вот и все. И в этот раз не так уж и сложно; от Вариса не требовалось почти ничего, лишь сидеть неподвижно и не испытывать никаких эмоций. Любой человек, способный испытывать какие-либо чувства, такого не выдержал бы.

Ходили легенды о чародеях, хранящих целомудрие ради усиления своей магии, равно как и о неосмотрительных колдунах, высасывающих силу – или что-то подобное – из своих возлюбленных. В этом, как обычно в легендах, скрывалась частичка правды.

Варис подхватил Агату на руки, перенес ее на кровать, уложил и сам без сил опустился на пуфик, привалившись к краю матраса. Лихорадочное биение сердца замедлилось, теперь можно было отличить один удар от другого. Голова болела – не раскалывалась, как обычно, а тупо ныла, словно даже боль устала.

Варис встал, поудобнее сдвинул подушку под головой Агаты, отвел русые пряди с ее глаз и щеки, снял с нее шлепанцы, аккуратно поставил их у кровати и задернул полог.

Потом оглядел беспорядок в комнате – хуже обычного, но ничего страшного. Держась за стену, он направился к двери.

В коридоре стоял Блисс, дворецкий Странжа, в черном бархатном камзоле и алом жилете – толстяк с изящными кистями рук и грациозными движениями. На круглом лице красовались большие, аккуратно подстриженные усы, маленькие карие глаза ярко сверкали. Он удивленно обернулся, будто вытирал пыль на столике в коридоре и совершенно не ожидал появления Вариса. Разумеется, удивление было напускным.

– Чем могу помочь, милорд? – спросил Блисс. – Вы такой бледный…

– Да уж, мне как-то бледно. – Варис потянулся к стене, но не рассчитал дистанцию и его повело.

Блисс вовремя придержал его, и Варис устоял на ногах.

– В ближайших четырех апартаментах никого нет, досточтимый господин, – сказал Блисс. – Отсюда до Восточного флигеля неблизко.

– Очень хорошо, Блисс.

– Благодарю вас, милорд. – Дворецкий прошел по коридору шагов двенадцать и распахнул дверь апартаментов. – Странж просил узнать, как там госпожа Агата.

– Устала. Сейчас спит. С ней все в порядке.

– Значит, ее лучше не беспокоить?

– Разбудите ее к ужину, иначе она расстроится, если пропустит первый вечер с гостями. – Варис остановился в дверном проеме, заглянул в апартаменты (спальня почему-то накренилась) и помотал головой. – И меня тоже разбудите.

– Непременно, милорд.

– Хорошо бы там прибрать. И штору повесить на место.

– Будет исполнено, милорд. Вам еще что-нибудь угодно?

– Мне казалось, что да, но сейчас не… – Варис рассеянно махнул рукой.

– Не волнуйтесь, милорд. Отдыхайте. Если вам что-либо понадобится, позовите меня.

Варис кивнул и вошел в апартаменты. Блисс бесшумно закрыл за ним дверь. У дальней стены спальни горела лампа, на прикроватном столике стоял поднос с графином виски и кувшином воды.

Варис сел на кровать, стянул сапоги и поболтал ногами. Потом плеснул виски в стакан и, сделав глоток, заметил, что на деревянной вешалке у противоположной стены висит его фрак. Варис подумал, что стал до ужаса предсказуем. Рука словно бы сама собой опустилась, стакан выскользнул из пальцев. Медленно откидываясь на кровать, Варис не смог его перехватить и даже не услышал, как стакан глухо ударился о ковер.

Эдеа говорила, глядя на чай в чашке, где расходились, пересекались и расплывались дрожащие круги. Время от времени она посматривала на люстру, хрустальные подвески которой чуть покачивались, будто под дуновением несуществующего сквозняка, но не звенели. Наконец все замерло. Эдеа отставила чашку.

– Закончилось? –