Чоругский планетолет, как и вся ксенотехника, казался невероятным, нелогичным и сверхтехнологичным одновременно.

«Несоленый дождь» — прочел я на его борту при помощи переводчика «Сигурд».

«Ничего себе названьице для летательного аппарата… Впрочем, чоруги, да.»

Я подошел к носовой стойке шасси.

Ни трапа, ни подъемника. Ни света изнутри, ни каких других признаков ксеножизни.

Ничтоже сумняшеся, я поднял свой пудовый кулак, закованный в броню летного скафандра «Гранит-3», и обрушил его на оливково-зеленый металл посадочной лыжи.

Получилось вызывающе гулко.

— Эй вы там, мать вашу… — начал я, но тут же сочтя, что прозвучало слишком брутально, быстро сменил регистр на условно дружелюбный. — Меня зовут Александр… Я пришел с миром… Я ищу своих товарищей! Я прилетел за ними!

Последние слова я гаркнул уже на весь ангар, потому что догадался включить внешние динамики на полную.

В эту минуту я напоминал себе колониста Архипа Паклина, героя популярного сериала о буднях фронтьира — парня недалекого, небойкого, но зато честного и с чистым сердцем, которому всегда везет на передряги и не всегда с девицами.

Мои действия возымели неожиданно быстрый эффект — на брюхе планетолета открылся трапециевидный отвор и в десяти шагах от меня на землю опустился трап с не по-человечески высокими и редкими ступенями.

В этот-то момент у меня сердце от страха и замерло.

Я, конечно, уверял окружающих, какие это душки — пацифисты-восхищенные. Но ведь уверял я, увы, с чужих слов. А учитывая, что единоплеменники этих восхищенных последние две недели палили в меня плазмой по пять раз на дню…

Я обернулся. Там, на дворе, сверкнули блики — их дали летные шлемы Цапко и Пака, предателей и трусов.

— Да уберите вы свои пистолеты, — сказал я в рацию. — Всё равно уже не помогут…

И воодушевленно — ведь теперь у меня были зрители — шагнул на первую ступенью трапа.

«В конце концов, чего бояться? Таня такие визиты наносила несколько раз. И говорила, что повзрослела за время общения с чоругом на месяцы и годы… Так Таня — беззащитная девушка. Она даже стрелять толком не умеет. И она не боялась! Мне же, асу и „молодому ветерану“, бояться просто стыдно. А уж взрослеть — как с горы катиться…»

Внутри планетолета царили багровые сумерки — обычное для чоругов рабочее освещение.

Я знал, что с моей стороны будет невежливо включать встроенные фары скафандра — ведь они ослепят хозяев дома — поэтому замер на месте, ожидая, пока мои глаза привыкнут. Опять же, а вдруг хозяева решат встретить меня у дверей самолично?

Но как я ни ждал, а встречающий всё не показывался. «Визор смотрят… Новости какие-нибудь свои», — подумал я.

Пришлось взять судьбу контакта в свои руки. Я двинулся по единственному коридору и тот вскоре привел меня в большое овальное помещение, в центре которого стоял стол (я не удивился; от Тани я уже знал, что чоруги едят за столами, как и мы, люди).

На столе была в беспорядке расставлена посуда — в каком-то огромном числе, будто бы ожидался многолюдный прием с дегустацией десятков кушаний.

В центре я заметил что-то вроде сгущения закусок и основных блюд — на узорчатых подставках, похожих на грибы с плоскими шляпками, лежали сфероиды, торы, треугольники, снежинки и спиральки, окрашенные в цвета, которые лично у меня крайне мало ассоциируются с чем-либо съедобным.

«Но где же гости?» — Спросил себя я.

Однако, когда я как следует осмотрел обеденный зал, я заметил, что один гость все-таки есть.

В дальнем конце стола сидел матерый, старый чоруг.

Он, методично мельча усиками, поедал что-то малоразличимое, лежащее на грибе-подставке.

К нему-то я и направился, аристократически задрав нос к подволоку. Как сказал бы незабвенный Гурам Зугдиди: «Посол Российской Директории, мамой клянусь!»

— Здравствуй, восхищенный! — Торжественно провозвестил я. — Меня зовут Александр Пушкин. Я — дружественный тебе офицер. А моя жена Татьяна, — решил приврать я для блезиру, — большой друг и знаток вашего народа.

— А какая из тех двух, что стоят возле дверей ангара, твоя жена? — С интересом спросил чоруг.

Я невольно прыснул со смеху — слишком велико было нервное напряжение последних часов.

— Моя жена Татьяна находится далеко, на Земле, — чинно отвечал я. — Но мысленно мы с ней всегда вместе…

Некоторое время чоруг молчал, глядя на меня своими маленькими, блестящими рачьими глазками. Словно выясняя, правду ли я сообщил.

— Вы вместе, — Сказал он наконец. — И я воочию это вижу.

Хотите верьте, хотите нет, но я едва не прослезился. И точно прослезился бы, если б чоруг вдруг не разболтался как подвыпившая девица.

— Я тоже друг твоего народа. Мое гостевое имя — Мебарагеси. Я восхищенный четвертого ранга. И я нахожусь в процессе исполнения ритуала. Именно поэтому я не встретил тебя у дверей, хотя и знаю, что вы, земляне, высоко цените этот пустяк. Мой ритуал не очень сложный. Он состоит в еде. Дело в том, что несколько дней назад пятеро моих товарищей погибли. Их не убивали плохие люди. Это была трагическая случайность природы.

Я, признаться, вздохнул с облегчением. Ведь «плохие люди» скорее всего оказались бы моими соотечественниками… Чоруг продолжал:

— Я законсервировал тела друзей. Теперь помогаю их душам отправиться в доброе посмертие… Мой народ знает: чтобы душа побыстрее обрела новое, подходящее тело, тот, кто сопровождает тело в последний путь, должен съесть всю еду, которую собирался съесть умерший в ближайшие шестнадцать дней… Мы с погибшими товарищами набрали с собой чрезвычайно много вкусной еды. И теперь, как видишь, мне приходится нелегко!

— Ты кушаешь свои желтые дневные пирожки? — Попробовал блеснуть эрудицией я.

Но мои слова чоруга, похоже, не позабавили, а шокировали.

Он забормотал что-то паническое и даже на пару минут выключил свой переводчик.

Клешни Мебарагеси начали суетливо подрагивать, глаза забегали…

Нервничает? Приступ неведомой болезни? Я был невежлив? Или просто вышли на связь товарищи?

К счастью, вскоре чоруг совладал с собой:

— Мне не положены желтые дневные пирожки, друг. Ведь я не капитан улья, и я имею только четвертый ранг. Посмотри на мой стол. Здесь есть и спиральки целомудрия, и ракушки добронравия! Есть даже красные дневные слойки… Но желтых дневных пирожков здесь нет! Я никогда не ем запрещенное для своего ранга!

— Извини, Мебарагеси. Я не хотел подвергать сомнению твое законопослушание. Просто один чоруг, близкий друг моей жены Татьяны, частенько ел эти пирожки и потом хвастал об этом Татьяне…

— О-о… Твоя жена высоко летает! — Заметил чоруг, как мне показалось, впечатленно. — Тебе повезло — тебя полюбила высокоранговая самка!