Август, 2622 г.

Строительная площадка синхротрона

Планета Глагол, система Шиватир

Увы, до Лиловой Башни мы все-таки не дотянули.

Двигатели перегрелись. Причем не только у машин, простоявших в круге над лагерем, но также у наших с Цапко и Паком «Орланов», которые имели вроде бы время отдохнуть на земле. Да вот, похоже, времени этого не хватило…

Хороший, конечно, двигатель М-119, но, как говорят конструкторы, «не доведенный».

Или, может, я зря грешу на М-119? Ведь дело было на Глаголе. Возможно, все мы «поймали» какую-то невидимую воздушную аномалию, которая и подняла температуру на двигателях? Как знать… В любом случае, продолжать полет мы не могли. Надо было что-то решать, причем немедленно.

Согласно карте, справа от нас лежал бескрайний и невероятно опасный Котел. Слева — на сотни километров простиралось плато натриевых гейзеров.

Фактически мы были вынуждены держаться в узком пятнадцатикилометровом коридоре, где единственно и гарантировалась относительная безопасность полета.

В ближайшие семь минут нам следовало либо выбрать место для посадки и сесть, либо на предельной скорости уйти на орбиту (вариант «охлаждать двигатели силою мысли» я не рассматривал).

Но на орбиту я бы предпочел не высовываться. Там наверняка шли тяжелые бои с ягну и попасть в очередную мясорубку, имея перегрев на маршевых, не хотелось совершенно.

К счастью, у нас впереди по курсу лежал объект, обозначенный на карте как «стройплощадка».

При стройплощадке имелся маленький грунтовый космодром, ангары с техникой и двухэтажное общежитие для трудящихся, увенчанное исполинской рекламой напитка «Байкал».

— Что ж, это нам подходит, — сказал я. — Идем на посадку.

Один за другим наши флуггеры падали на уплотненную грунтовку и, поднимая облака пыли, катились туда, где сказочными исполинами возвышались шагающие экскаваторы с многочисленными ковшами.

«Конечно, технику эвакуировать не успели, хоть она и дорогая… Не до того было, свои шкуры надо было спасать, — подумал я меланхолично. — Да и как, если подумать, ее эвакуируешь? Шагающий экскаватор в танкодесантный корабль не войдет по габаритам, его разбирать надо, а это такая морока даже в мирное время…»

Я был уверен, что на стройке нет ни одной живой души и что наша посадка никого не потревожит.

Каково же было мое удивление, когда я заметил как экскаватор сдвинулся с места, сделал пару шагов и, чуть помедлив, вгрызся всеми тремя ковшами в неподатливую глину Глагола!

«Манихеи? — Дрогнуло у меня внутри. — Неужто у них „концепция изменилась“? Решили попробовать себя в созидательном труде?»

— Вы это видели, Александр? — Спросил меня по рации бдительный Дофинов.

— Видел.

— Какие будут выводы?

— Пока никаких. Мы всё равно не можем продолжать полет. Поэтому пока стоим, охлаждаемся.

— А что вы думаете насчет принадлежности субъекта в кабине экскаватора?

— Мой парсер сообщает, что эта стройка ведется силами совместного российско-атлантического предприятия «Френдшип Интерстеллар Девелопмент». А значит, согласно нормам здравого смысла, мы должны придерживаться версии, что за пультом управления этой ходячей дуры — какой-нибудь дружественный Чизи, Чарли или Рейган.

Я выбрался из флуггера. На всякий случай проверил свой ТШ-ОН — и пошел поглядеть на праздник преобразования материи поближе.

С собой я позвал Цапко и, для разнообразия, Княжина. Остальные по моему приказанию остались нудиться в кабинах. По недовольному ропотку я понял — всем было страшно охота размять ноги. Но я настоял: если что — флуггеры прикроют нас огнем с места. Тому же «Орлану» ничто не мешает из спаренной «Настурции» работать.

Мы не сделали и двадцати шагов, как из-за штабеля металлоконструкций выскочил приземистый юркий мобиль.

Поднимая тучи красной пыли и плюясь во все стороны гравием, мобиль мчался к нам.

Примчался.

Встал, затормозив в трех метрах от носков моих ботинок.

И из водительской двери мне навстречу выпорхнул… Господи, помилуй… мой дорогой упитанный друг… Данкан Тес!

— Данкан! Сукин ты сын! — Взревел я. — Какими судьбами здесь?!

— Александр! Товарищ Пушкин! — Засиял неровными зубами душка Данкан и решительно, так любители русской бани прыгают в прорубь, ринулся обниматься.

— Вот уж неожиданно! — Похлопывая его по спине, ликовал я.

— Неожиданно есть! — Согласился Данкан. — Как говорят русские люди, облебуительно!

«Где это русские люди говорят „облебуительно“?» — Невольно усомнился я.

Впрочем, сомнений своих не озвучил. Я давно заметил, у русскоговорящих иностранцев своя версия великого и могучего. В чем-то даже более художественная, нежели наша.

— Ты что здесь делаешь? — Спросил я.

— Я есть тут трудился. Строю синхротрон! — Данкан указал в сторону шагающих экскаваторов — теперь уже все три машины пошевеливались, наполняя все окрестности грозным урчанием.

— Погоди… Но разве тут не война?

— Война! — Сияя своим неподражаемым, не ведающим меланхолии взглядом, согласился Данкан.

— Разве вас не должны были эвакуировать?

— Должны!

— А вы? Чего ж не?

— Должны быть были. Но не эвакуировали есть. Несколько моих людьев убежать с вертолетами фирмы. Остальные оставаться. Мы разделились на два отряда. Отряд один со мной занимается честный труд. Отряд два с Фрито Каролайна занимается отдых: водка пей — земля валяйся.

Я не сдержаться и рассыпался смехом. Про водку я и сам так говаривал. Может, это выражение он у меня перенял?

За моей спиной захихикали Цапко с Княжиным. Они хоть и делали вид, как вежливые ребята, что безучастны к нашему разговору, но стопроцентную безучастность у них симулировать не получалось.

— В общем, вы работаете, а те, другие — пьют синьку, — перевел я. — Подожди, а зачем вы работаете? Работаете на людей, которые даже забыли вас эвакуировать?

— Мы работаем, чтобы располагаться в здоровый дух. Безделье — это растлевание. У Фрито Каролайна уже погибнуть четыре мужчины. У меня никто не погиб. Потому что мы строим. Мы — строители синхротрона. Это наше айдентити. Оно дает нам силы жить правильно.

Теперь уже мне приходилось по-болвански кивать. Потому что Данкан вкладывал в свои слова столько убежденности, столько души, что… в общем, нельзя не кивать, когда люди говорят с такой верой в хорошее.

А еще я думал о том, какой дисциплины требует жизнь в Атлантической Директории. И какие алмазы рождаются в душах простых американских людей под давлением тамошних невыносимых обстоятельств, когда правительству плевать на людей, когда вверху каждой оценочной шкалы — чистоган, когда всё делится только на «выгодно» и «невыгодно»… В общем, я по-прежнему обожал старого гребанько Данкана.