в практику лечебных учреждений». Идею эту, по словам Шемиота, продвигал некий Лев Федоров…

Упоминание имени Федорова несколько насторожило Заблудовского. Он не был знаком с этим человеком лично, но кое-что слышал о нем от коллег. И отзывы эти не всегда были благоприятными. «Не большой ученый, но неплохой организатор», – говорил Заблудовскому о Федорове знакомый московский физиолог. «Пройдоха! – утверждал другой. – В начале 20-х приехал в Питер откуда-то из Сибири и сумел втереться в доверие к великому Павлову. Года четыре работал в его физиологической лаборатории в Институте экспериментальной медицины, а потом вдруг вознесся по административной линии – стал заместителем директора».

Шемиот сообщал, что предложения Федорова поддержаны одним очень известным культурным и общественным деятелем и «предметно рассматриваются на самом верху». От коллег Павел Алексеевич слышал, что идею нового института поддерживал не кто иной, как Максим Горький. Все это было интересно и в то же время тревожно. Заблудовскому хотелось в столицу, но… Он посмотрел на лежавшую рядом на столе газету. Несколько дней назад в Москве закончился процесс по делу Промпартии. И сам процесс, и то, что писала о нем советская пресса, ошеломило Заблудовского. Он понял, что начинается избиение старых кадров. И не только в промышленности, но и в науке. В августе один из знакомых рассказал Заблудовскому, что в Ленинграде был внезапно арестован профессор Александр Владимиров, известный микробиолог и эпидемиолог. Вслед за этим были схвачены директор Мечниковского института Коршун и помощник заведующего эпидемиологическим отделом института Бернгоф. А еще раньше задержали директора Ростовского микробиологического института Штуцера! А еще Гартоха Оскара Оскаровича! В ученых кругах поползли зловещие слухи о каком-то «групповом деле микробиологов». «Правда» писала о том, что в Харькове слушали дело «антисоветской организации буржуазных националистов». Там некто по фамилии Павлушков признавался в том, что члены организации «высказывали пожелания», чтобы медики помогли умереть выдающимся пациентам-коммунистам, пользуясь «либо ядом, либо прививкой из бактерийных культур».

Павел Алексеевич решительно отказывался в это верить. «Это какой-то кошмарный сон!» – думал он. Владимирова он знал лично как человека исключительной порядочности. Представить, что тот мог использовать свои профессиональные знания во вред людям, было совершенно невозможно. Заблудовский слышал, что академик Павлов послал Молотову письмо, в котором ручался за Владимирова, утверждал, что тот не способен к какому-либо противодействию режиму. Жена Александра Александровича Матильда Генриховна просила о заступничестве жену Горького Екатерину Пешкову. И что? Насколько было известно Заблудовскому, Владимиров по-прежнему сидел в Бутырке… А ведь он был совершенно лоялен советской власти, сразу после Октябрьского переворота предложил ей свой опыт и знания. Активно участвовал в противоэпидемической работе в Петрограде, выполнял специальное правительственное задание по организации санитарного дела на железнодорожном транспорте. И вот пожалуйста! А Гартох? Крупнейший авторитет в области инфекции и иммунитета! Правда, говорят, его вроде бы выпустили… Разум Заблудовского отказывался это понимать: зачем репрессировать людей, готовых служить стране, способных принести столько пользы, настоящих профессионалов! Однако как человек реальный он вынужден был признать, что жизнь вокруг него развивалась по какой-то иной, не понятной ему, логике. И нужно было к этой «логике» как-то примениться…

Первой, инстинктивной, реакцией Заблудовского было – не высовываться! Не надо ехать в Москву или Ленинград, где хватают микробиологов. Лучше остаться в тихой, привычной Казани, жить по-старому, читать лекции, проводить опыты, принимать пациентов. Не привлекать к себе лишнего внимания. «Нет, так нельзя! – сам себе возражал Павел Алексеевич. – Исследования, которыми я занимаюсь, могут произвести подлинный переворот в медицине, избавить нас от многих болезней, продлить жизнь. Было бы трусостью и предательством не попытаться использовать все возможности для развития этого дела».

«А если такого шанса больше не представится? – продолжал размышлять Заблудовский. – Ведь это – возможность двинуть вперед исследования в области лизатов. В конце концов, я всегда был вне политики. Никогда не высказывался против существующей власти. Ни в чем не замешан. Чего мне бояться?»

Заблудовский знал, что Шемиот ждет от него ответа в течение ближайших дней. И знал, что эти дни будут для него трудными, что он снова, как это часто уже бывало в его жизни, будет качаться словно на качелях, переходя от оптимизма к унынию, от воодушевления к тревоге. И все-таки решение надо будет принять. И в глубине души Павел Алексеевич уже знал, каким оно будет.

Москва, наши дни

В день, когда объявился Стив Лейн, в редакции творился форменный сумасшедший дом. Я резал «хвосты» в заметках отдела экономии и одновременно разговаривал по мобильному с кем-то из журналистов, когда услышал в трубке характерный звяк. Кто-то пытался прорваться ко мне по второй линии. «Подождут!» – решил я и продолжил разговор. Потом что-то отвлекло меня, и я вспомнил о пропущенном звонке только минут через сорок. Номер не был мне знаком. «Ладно, узнаю на всякий случай, кто это звонил, – подумал я, – но если это продавцы театральных билетов…»

– Хэлло, – послышался в трубке голос с приятным иностранным акцентом.

– Это – Алексей Кораблев. Вы мне звонили?

– О да! Алексей! Здравствуйте! – Голос на другом конце зазвучал радостно. – Я – Стив Лейн. Я прилетел сегодня из Нью-Йорк. Ваша…

Тут он на секунду замялся.

– …Лена сказала мне, что мы можем с вами встретиться.

– Да, конечно.

– Может быть, сегодня вечером?

«Этот малый не привык рассиживаться, – подумал я с одобрением. – Прилетел и сразу за дело».

– Извините, Стив, но сегодня никак, я закончу работу очень поздно. Но завтра у меня будет больше свободного времени.

– Отлично! Давайте завтра.

– Где вы остановились?

– В гостинице «Шератон» на Тверской.

– Это на углу Большой Грузинской?

– О, я еще не очень хорошо знаю названия улиц…

«У него сносный русский», – подумал я.

– Там внизу должен быть ресторан под названием «Якорь»?

– Кажется, да. Что такое «якорь»?

– Anchor.

– Понимаю. Sea food?

– Честно говоря, не знаю. Можем встретиться там.

– Отлично. Когда?

– Часов в десять.

– Договорились…

Я явился за десять минут до назначенного срока. Народу в ресторане было немного, в основном мужчины. Только за одним столиком сидела женщина в строгом деловом костюме. Кто были эти люди? Скорее всего, постояльцы отеля. Я обвел взглядом зал. Кто же, интересно, из них Стив Лейн? Что-то они все староваты для Ксении…

– Вы Алексей? – раздался голос у меня за спиной.

Я обернулся и увидел молодого человека. Довольно высокого. Подтянутого, без брюшка. «Наверняка ходит в фитнес», – подумал я. С густыми, аккуратно подстриженными каштановыми волосами. У него было приятное открытое лицо. Я называл такие лица smile-ready – «готовые улыбнуться». На парне были темный пиджак, свежая белая рубашка без галстука и темно-голубые джинсы. По виду демократично, но вещи дорогие. Такой