Самолет пошел на снижение. Задрожал, завибрировал пол, из люков, словно бомбы, вывалились тяжелые шасси. Сотрудники спецслужбы стали проявлять беспокойство, словно собаки, почуявшие на своей территории чужака. Их взгляды напоминали удары хлыста. В каждом пассажире им виделся сообщник убитого Богдана. Уж я-то точно им не понравился. То ли у меня взгляд был слишком независимый, то ли проявил излишнее любопытство к тому, что происходило в хвосте самолета. Теперь я все чаще попадал в поле зрения церберов. Лучше бы я прикрыл лицо газетой, как профессор, и не нагнетал обстановку своим гордым видом.

То, что это действительно лучше, я понял уже после посадки. Едва стих оглушительный рев тормозного реверса, в салонах на двух языках прозвучала убедительная просьба не вставать со своих мест до особого распоряжения. Но напрасно я откинул спинку, настраиваясь на долгое ожидание. Ко мне подошел атлет в черных очках и, склонившись над моим ухом, произнес:

– Пройдите на выход!

Как раз именно этого я не желал более всего. Процедура проверки «на вшивость», которая меня, по всей видимости, ожидала, ломала весь мой сценарий. Я вынужден был оставить профессора и Яну без присмотра.

– Ждите меня на входе в терминал, – попросил я его. – И, пожалуйста, никуда не ходите без меня.

– А ты куда? – забеспокоился профессор.

– Частных сыщиков выпускают из самолета в первую очередь, – ответил я и направился к выходу. Сотрудник службы безопасности сопровождал меня. Я мысленно успокаивал себя. Вряд ли меня задержат надолго. Проверят паспорт и отпустят.

Моя уверенность в этом усилилась, как только я увидел, что в неблагонадежности подозревают не только меня, но еще четверых молодых мужчин. Не берусь судить, по каким признакам их отобрали. Вполне приличные на вид люди. У одного, правда, на щеке полыхал старый багровый шрам, а руки другого покрывала паутина наколок.

Нас вывели через «рукав» в терминал и пригласили зайти в какое-то служебное помещение, большую часть которого занимал длинный, потертый на углах стол. Мужчина в темно-синей форме потребовал предъявить документы и выложить на стол содержимое карманов. Судя по тому, как мои соотечественники растерянно переглянулись, испанским владел только я (спасибо приамазонской сельве, в которой я провел почти полгода!).

Экономя время, я без лишних вопросов достал загранпаспорт, бумажник с деньгами и водительскими правами да мобильный телефон. Я был уверен, что с собой у меня больше ничего нет, но вдруг нащупал в кармане джинсов губную помаду Яны. Какого лешего я прихватил с собой этот нелепый трофей? Мгновение я колебался: оставлять ее в кармане или нет? Здравый разум подсказал, что лучше не испытывать судьбу и вести себя с представителями местной власти предельно открыто. Глупо улыбаясь, я поставил на стол помаду, отошел на шаг и знаком показал, что это все, что у меня было с собой.

Мои земляки, попавшие в немилость, последовали моему примеру и стали дружно выворачивать карманы, выставляя на стол пачки сигарет, зажигалки, купюры, мобильники, расчески. После этого каждого из нас довольно бесцеремонно, но безрезультатно обыскали два негра. Напряжение постепенно спадало. Кто-то обронил:

– Мне так надавили на мочевой пузырь… Кто знает, в аэропорту туалеты платные?

Другой заметил:

– А ты в качестве моральной компенсации потребуй, чтобы тебя пустили бесплатно.

– Интересно, а почему именно нам такая честь? – задал вопрос третий.

Я не принимал участия в дискуссии. Не знаю, какими словами выразить это чувство… В общем, я твердо знал, что подозрение снято со всех, кроме меня. Может, люди, которые обыскивали нас, как-то по-особенному смотрели на меня. Может, мужчина в синей форме изучал мой паспорт слишком долго. Но получилось почти так, как в знаменитом фильме: моим землякам разрешили забрать свои вещи и выйти из помещения, а меня попросили остаться.

Оказывается, поводом стала губная помада. Мужчина в форме спросил, принадлежит ли этот предмет мне, на что я утвердительно кивнул и состроил на лице выражение маленького озорного греха. В комнату пригласили неимоверно толстую женщину с коричневым лицом и фиолетовыми губами, облаченную в брюки и бежевую рубашку с погонами – по-видимому, это был эксперт по косметике. Женщина сначала долго рассматривала помаду, выдвигая и задвигая алый стержень, затем понюхала ее, после чего стала рисовать помадой на обрывке газеты. Не удовлетворившись этими экспериментами, она решительно надавила большим пальцем на маслянистый стержень, превращая его в жирную лепешку.

Я подумал, что на этом интерес к моей персоне угаснет, но не тут-то было. Мужчина в форме позволил мне забрать бумажник, изуродованную помаду и мобилу, а паспорт передал своей дебелой коллеге, после чего с приятной улыбкой огорошил меня неожиданным требованием:

– Мы должны досмотреть ваш багаж.

Тут я вспомнил, что кроме нательного белья в «дипломате« лежит пистолет Макарова, и мне сразу стало нехорошо. Эксперт с фиолетовыми губами кивком головы показала на дверь. Мы вышли. Я лихорадочно соображал, как мне выкрутиться из создавшегося положения. Досмотр моего «дипломата» неминуемо приведет к катастрофическим для меня последствиям. Легко можно было угадать количество лет, которые мне придется отбыть в испанской тюрьме. И следовало еще молить бога, чтобы меня не признали сообщником Богдана.

Движущаяся дорожка привезла нас в зал прибытия. Жадными глазами нас встретила толпа турагентов; над головами торчали таблички с названиями фирм, и создавалось впечатление, что это некий безмолвный митинг. Переваливаясь с ноги на ногу, как откормленная утка, эксперт неотступно следовала за мной, время от времени касаясь моего плеча своей массивной грудью. Вид у нее был скучающий, и проверка моего багажа, скорее всего, была лишь заурядной формальностью. Я с нарастающей тревогой смотрел по сторонам, на зеркально-сверкающий зал, похожий на некий тонкий, слаженно работающий механизм, и вокруг столько всего было красивого, привлекательного и манящего, но моему взгляду не за что было зацепиться. Я ждал идей, я напрягал мозги, но голова была пуста, и чувство полной безнадеги стремительно захватывало организм и подавляло волю.

С каждым шагом оставалось все меньше до моего эшафота. Я шел настолько медленно, насколько это было допустимо, и посреди зала наконец остановился, делая вид, что растерялся от изобилия указателей и табличек. Женщина улыбнулась, приободряя, и показала на эскалатор, ведущий вниз.

Бегущие вниз ступени я воспринял как тюремные ворота, откуда обратного пути нет. Я был готов придумать самую нелепую и неправдоподобную причину не идти на эскалатор. Мы встретились с экспертом взглядами, и женщина вопросительно вскинула вверх брови.

– Извините, но я очень хочу в туалет, у меня диарея, – сказал я ей по-испански, необыкновенно легко вспомнив язык.

Эксперт растерялась, не зная, как ей поступить и чем помочь, а я, воспользовавшись этим секундным провалом в бдительности, побежал к двери с символическими изображениями дамы и джентльмена.