лежать здесь с пулей в голове, если бы не присел или решил перезарядить автомат несколькими секундами позже.

Пригнувшись, я пробежал по ходу сообщения к позициям пехотинцев впереди в 15 метрах, чтобы предупредить их о том, что у них больше нет пулеметной поддержки. В то время как обыкновенный пехотинец должен был занимать свое четко определенное место и сражаться, у меня, как передового наблюдателя, была большая свобода в передвижениях. Мне можно было покинуть опасный район, чтобы избежать участи моего погибшего товарища.

28 июня продолжительная битва на Волхове закончилась победой немецкого оружия; прошло три с половиной месяца с того времени, как мы прибыли на фронт. Верховное командование вермахта сообщило, что около 33 тысяч красноармейцев было взято в плен, в качестве трофеев захвачено 650 артиллерийских орудий, 170 танков и 3 тысячи пулеметов[33]. Среди советских пленных был генерал Власов, который впоследствии стал командующим РОА, сражавшейся на стороне Германии против Советского Союза. Как изменник, он был казнен русскими после войны.

Немецкие войска на Волхове также понесли потери в результате продолжительных боев. Физическое состояние наших бойцов зачастую было немногим лучше, чем у захваченных в плен русских. Я потерял в весе 9–11 килограммов, был истощен и весил всего около 73 килограмма. Но у многих немецких солдат со здоровьем было гораздо хуже.

Пройдя по так называемому коридору, где шли ожесточенные бои, я обнаружил на месте некогда труднопроходимого густого леса лишь покореженные стволы и пни деревьев, тянувшиеся до самого горизонта. Трупы советских солдат, или то, что от них осталось, покрывали развороченную снарядами поверхность земли. Повсюду стоял неописуемо ужасный смрад.

Сражение на Волхове было невероятно тяжелым, проходившим в труднейших условиях. Однако наш успех заставил нас поверить, что Германия все-таки одолеет врага на Восточном фронте. В это лето новое наступление на юге России дало нам надежду, что победа близка.

Ораниенбаумский котел. 1 июля – 11 августа 1942 г.

1 июля 1942 г. 58-я пехотная дивизия была передислоцирована на 120 километров к северо-западу к Ораниенбаумскому котлу[34] приблизительно в 25 километрах к западу от наших старых позиций в Урицке. Советские войска в этом районе были отрезаны от основных частей Красной армии, расположенных восточнее, еще во время прошлогодней летней кампании; в тылу у них был Финский залив.

Хотя дивизия занимала близ Ораниенбаума по фронту около 25 километров, в боевых действиях наступило затишье, которым мы могли воспользоваться для отдыха. Сразу же после нашего прибытия командир роты вручил мне за ближний бой Нагрудный штурмовой пехотный знак. Как и в случае многих других наград, им награждали чаще за длительную военную службу, чем за отдельные действия на поле боя.

Значительных военных действий, как я уже говорил, не велось, только раз в неделю тяжелая артиллерия пресекала попытки небольших отрядов Красной армии прорваться к блокированным в районе Ораниенбаума войскам. По признанию захваченных в плен вражеских солдат, их основной целью было захватить один из наших высокоэффективных пулеметов MG-42, действие которого я недавно наблюдал в первый раз в бою на Волховском фронте.

Наши поисковые группы так же, как и в Урицке, уходили на задание через ничейную землю. Имея численность от 12 до (в редких случаях) 100 человек, они вели разведку вражеских позиций и захватывали языка. Когда они уходили в поиск, я всегда был в полной готовности на своем посту, чтобы, когда потребуется, прикрыть огнем ротных орудий их отход. В большинстве случаев в огневой поддержке потребности не возникало, но два-три раза наши гаубицы спасали положение.

Несмотря на спорадические бои, двухмесячное пребывание под Ораниенбаумом дало нашей дивизии крайне необходимое время восстановить свои силы и получить подкрепления. Сражаться три с половиной месяца без передышки, как это было на Волховском фронте, – такого мы еще не видели. Обычно войскам, участвующим в тяжелых непрерывных боях, через три или четыре недели полагалось давать отдых.

На фронте, подобном Ораниенбаумскому, где имеют место лишь отдельные столкновения с противником, войска проводили от 80 до 90 процентов своего времени. Исключая редкие ротации личного состава, у нас было время и сыграть партию в карты, и написать письмо, сидя в бункере. Как и во многих других случаях, у нашей роты тяжелого вооружения было преимущество в сравнении с регулярной пехотной ротой в том, что нам больше приходилось сидеть в тылу.

1 августа я был произведен в унтер-офицеры, а неделей позже меня наградили Восточной медалью за участие в зимней кампании 1941/42 г. Мы называли ее между собой медаль «Мороженое мясо». Ее получали бойцы, выжившие в страшных морозах, которые убили многих. Но я больше всего обрадовался предоставленному мне внеочередному трехнедельному отпуску, начинавшемуся 11 августа.

Покидая Ораниенбаум, я отправлялся в 1600-километровое путешествие домой в Германию. Последний раз я видел свою семью и Аннелизу в ноябре 1940 г., и мне было трудно поверить, что я наконец возвращаюсь. Когда я воевал в России, мне казалось, что родной дом находится где-то далеко-далеко.

Первый отпуск за время службы в России. 11–30 августа 1942 г.

Когда мы достигли границы Третьего рейха в Тильзите, в Восточной Пруссии, военные власти потребовали от всех пассажиров пройти дезинфекцию. Вся наша одежда и вещи были пропарены при большой температуре в специальных больших камерах, а мы долго мылись под горячим душем. Очистившись от всякой заразы, мы въехали на территорию Германии. Когда я покинул Россию, меня охватила эйфория.

Через три дня после моего отъезда из Ораниенбаума я приехал в Пюгген, где мне был устроен еще более горячий прием, чем после моего первого возвращения из Бельгии. За время моего двадцатимесячного отсутствия мои сестры, особенно моя пятилетняя сестра Маргарита, настолько выросли, что я с трудом их узнал. Мои игры с ней остались одним из самых приятных воспоминаний моего отпуска.

Мои домашние встретили меня и вели себя со мной, словно я герой-победитель. Моя мать накрывала для меня отдельно стол в обеденной комнате, чему остальные члены семьи по-доброму завидовали. Мои сестры, когда я обедал, стояли за дверью и пели песенку с грустным мотивом: «Послушай наш тихий напев от всех молодых дев».

Многие немецкие мужчины теперь служили в армии, и к солдатам в обществе продолжали относиться с уважением. Мать, гордившаяся моей службой на фронте, попросила меня надеть военную форму, когда мы собрались ехать за покупками в ближайший городок Зальцведель.

Несмотря на все усилия домашних, вернуться к прежней привычной жизни, как это было после Французской кампании, было невозможно. Когда солдат возвращался домой с войны в России, он становился другим человеком.