Тут она вспомнила, что братец уже на том свете, но не почувствовала ничего, кроме облегчения.

– Да, у тебя жизнь непростая! – сочувственно вздохнула Зинка. – Знай, поворачивайся!

– А что, хозяин вообще злой?

– Да нет, он не злой, – смутилась Зина, – так-то он не злой, но кому понравится, если воруют? А вот, кстати, и он идет! Он говорил, что хочет на тебя посмотреть, познакомиться…

К контейнеру приближался невысокий аккуратный мужичок неопределенного возраста, с узкими глазами и маленькими кошачьими усиками. Подойдя, он улыбнулся, отчего стал похож на сытого кота, и проговорил вкрадчиво:

– Здалавствуй, Зина! Как твое здоловье? Это, что ли, и есть твоя подлуга?

– Она самая, Юань Сюаневич! – залебезила Зинка. – Илона ее зовут, она девушка порядочная, я вам про нее говорила.

– Говолила, говолила! – закивал китаец. – Мне полядочные девушки очень нужны. Чтобы были полядочные, чтобы не воловали и холошо лаботали.

– Насчет этого можете не сомневаться, Юань Сюаневич! – заверила его Зинка.

– А у твоей подлуги пасполт имеется?

– А что вы все через мою голову разговариваете? – вмешалась в их диалог Илона. – Я и сама говорить умею. И паспорт у меня, конечно, имеется.

С этими словами она расстегнула сумку и полезла за паспортом.

Новая сумка была неудобная, купила ее Илона по дешевке тут же, на рынке. Такая большая торба, а внутри всего один маленький кармашек, так что сейчас из нее сразу посыпались на прилавок вещи – пудреница, косметичка, тяжелый сверток в зеленом шелке. Сверток размотался, из него выкатился бронзовый колокольчик.

Илона потянулась спрятать его, но китаец молниеносным точным движением перехватил ее руку, взял колокольчик и удивленно, с каким-то странным выражением проговорил:

– Откуда это у тебя?

Илона высвободила руку, отобрала у китайца колокольчик, сердито проговорила:

– А вам-то что? Это мое, понятно?

– Илонка! – одернула ее Зина. – Ты чего? Не хами Юаню Сюаневичу! Ты же к нему работать пришла!

– Она не хамит, – неожиданно вступился за Илону хозяин и снова улыбнулся кошачьей улыбкой – только на этот раз это была улыбка удивленного кота. – Так откуда это у тебя?

– Друг подарил, – мрачно соврала Илона.

В самом деле, не объяснять же ему, как к ней попал этот колокольчик! Тем более что она и сама-то этого толком не знает.

– Холоший у тебя длуг, – улыбнулся китаец, – холошие подалки делает! Можно мне еще посмотлеть?

Илона с явной неохотой отдала китайцу колокольчик.

Он взял его двумя руками, бережно, как драгоценность, и повернул, разглядывая со всех сторон. Потом что-то нараспев продекламировал по-китайски – наверное, стихи.

Илона почувствовала что-то вроде ревности. Это ведь ее колокольчик, а этот китаец вроде как знает о нем больше, чем она. Вон даже прочитал, что на нем написано. Вроде бы не было до этого никакого дела, однако, неожиданно для себя самой, она спросила:

– Это что – то, что написано на колокольчике?

– Да, – китаец кивнул.

– А на русский вы это можете перевести?

Китаец на мгновение задумался, затем продекламировал красивым, мелодичным голосом, не тем, каким разговаривал с ними, и даже акцент куда-то пропал:

Зинка удивленно взглядывала то на Илону, то на своего хозяина, пытаясь понять, о чем они говорят. Стихи какие-то… колокольчик… впрочем, ей-то какое дело!

– Ты береги его, – сказал на прощание китаец, бережно завернув колокольчик в зеленый шелк, – эта вещь старинная, непростая. Раз оказалась у тебя – так храни ее пуще глаза. И так просто в сумке не таскай, прибери в укромное место.

– У меня в сумке самое надежное место и есть, – вздохнула Илона, – больше нигде спрятать не могу.

– Тебе виднее, – китаец улыбнулся прежней кошачьей улыбкой и ушел.

Зина проводила его удивленным взглядом, но после решила видно, что Восток – дело тонкое, и понять этих китайцев невозможно.

– Давай приступай, – сказала она ворчливо, – да за товаром получше смотри.

Ирина пришла в клинику за десять минут до начала рабочего дня, но Анна Степановна была уже на месте. Это бабы-Шурину дочку так зовут, Анна Степановна, для солидности, она говорит, а так-то она просто Аня, не старая совсем, лет сорок пять.

– Как у тебя дела? – спросила она, внимательно оглядев Ирину. – Выглядишь получше. Глаза светятся. Удалось чего-то добиться?

Анна Степановна – женщина сердечная, добрая, она спрашивает не из вежливости и не из простого любопытства, она действительно сочувствует Ирине, волнуется за нее. Поэтому особенно трудно будет сказать ей то, что Ирина собиралась.

– Нет, Анна Степановна, не удалось, – Ирина надела свежий халатик, взглянула в зеркало. – И, наверное, не удастся. Стену лбом не прошибешь. А я знаете, что решила? Решила я уехать, уехать к сыночку своему и жить с ним и для него. Вот так.

– Значит, уходишь от нас? – поняла Аня главное. – Что ж, наверное, это правильно. В первую очередь ты – мать. Только… ты сможешь еще хоть неделю доработать, пока мы найдем человека на твое место?

– Неделю – да, неделю доработаю. Мне тут еще кое-какие дела доделать нужно… А может, и две недели, как получится. Вы уж не обижайтесь, что я так…

– Вот и ладно. Давай, что ли, чаю попьем, пока никого нет…

Едва Анна поставила чайник, как распахнулась дверь, пришел Михаил Леопольдович, большой, грузный, шумный. Громко поздоровался, прошел, тяжело топая, в свой кабинет.

Михаил Леопольдович, или Леопольдыч, как его все называют – директор клиники и главный врач. Хирург-стоматолог. С большой лысой головой, с большими волосатыми руками, он сперва кажется грубым и тяжелым человеком – но это только на первый взгляд. Сердце у него золотое, и стоматолог он от бога. Правда, плохо разбирается в бумагах, в бухгалтерии, но тут ему помогает Анна Степановна. Они много лет знакомы, и доверяет он Анне на сто процентов. Это она только представляется так – завхоз, а на самом деле все в клинике на ней держится.

Анна разлила чай. По приемной поплыл бодрящий аромат. Дверь кабинета тут же приоткрылась, в проеме показалась мощная голова Леопольдыча.

– Дамы, а можно мне тоже чаю?

– Сейчас, Михаил Леопольдович… – Ирина вскочила, но Анна Степановна придержала ее:

– Сиди, я сама ему заварю, я знаю, как ему нужно.

Заварила какой-то пакетик, хотела отнести в кабинет, но Леопольдыч сам вышел с какой-то бумажкой в руке, подсел к ним за стол, взял чашку. Показал Анне свою бумажку и растерянно проговорил: