Ия скользила взглядом по строчкам незаконченной статьи, но смысл этих строчек не доходил до нее. В голове у нее звучали странные, волнующие стихи, те самые, что прочитал ей вчера Петя:

Что в этих стихах такого? На первый взгляд обычная пейзажная лирика, отчего же они так волнуют ее?

Оттого что они начертаны на ободке бронзового колокольчика? Оттого что при звуке этих стихов она слышит другой звук – нежный, волнующий звон этого колокольчика?

Она не успела додумать эту мысль, потому что на столе ожило переговорное устройство, из него донесся шорох, и до боли знакомый голос директрисы проговорил:

– Светлова… Ия Игоревна, вы не забыли, что должны найти в библиотеке Художественного фонда каталог выставки 1928 года?

– Да, я помню, что вы просили меня, – ответила Ия, подчеркнув интонацией слово «просили».

– Ия Игоревна, срок поджимает! – Теперь в голосе директрисы действительно звучала просительная интонация. – Мне в четверг нужно сдать статью.

– Хорошо, Дарья Романовна, я съезжу в библиотеку. Но тогда я сегодня уже не вернусь, это такие концы, что до пяти не обернуться.

– Хорошо, Ия Игоревна, привезете завтра утром.

Как же полезно проявить характер, думала Ия, направляясь к метро. Раньше директриса и слушать бы ее не стала: что значит – до пяти не обернуться? А вы постарайтесь! А стоило ей показать коготки – и Дарья стала куда более покладистой… Нет, определенно, наличие китайского колокольчика очень хорошо на нее влияет. И на Арсения Николаевича она наконец смогла взглянуть трезвыми глазами. Правда, окончательно они с ним не разобрались, да Ия и не хочет никакого выяснения отношений. Она не собирается упрекать его в том, что он десять лет беззастенчиво пользовался ее трудами и мозгами. Она выполняла большую часть работы, а он даже не включал ее имя в свои статьи. Всех, кроме нее! Все-таки отвратительный тип. Но Ия не будет с ним ничего выяснять, скажет просто, что занята, и больше помочь ему не сможет, пускай уж сам выкручивается как умеет. Потому что в противном случае разговор коснулся бы поведения ее матери. А уж это – только между ними, собственную мать она ни с кем обсуждать не станет.

Ия тяжко вздохнула – вопрос с матерью остается открытым, придется все же как-то налаживать с ней отношения. Но пока нет ни сил, ни желания.

Библиотека Художественного фонда действительно находится довольно далеко, на Охте, а самое главное – до нее очень неудобно добираться. Эта библиотека занимает большой, чудом уцелевший деревянный дом, некогда принадлежавший богатому купцу и меценату Луке Холодову.

Холодов завещал этот дом Обществу поощрения художеств, от которого он позже перешел фонду. В кровавой мясорубке двадцатого века дом уцелел – поначалу там заседал какой-то революционный комитет, но недолго, потом дом отдали какой-то серьезной организации с непонятным названием. Заведовал организацией человек интеллигентный, так что его сотрудники дом не портили. А уж после отдали дом снова Художественному фонду.

За столом дежурного сидела старая знакомая Ии Лена Кудряшова – унылая запущенная особа неопределенного возраста. Ия сказала, что ей нужно, но Лена махнула рукой – ищи сама, ты все здесь знаешь, а мне начальник подсуропил срочную работу… буклет нужно подготовить к юбилею одного маститого художника…

Ия не стала спорить, пошла к книжным стеллажам.

На первом же стеллаже была прикреплена кнопками цветная афишка, извещавшая о том, что с завтрашнего дня в библиотеке начинается цикл лекций о средневековой поэзии. На афишке была напечатана фамилия лектора – она ничего не говорила Ие, а ниже – две строки:

Ия вздрогнула: те самые строки, которые Петя прочел на китайском колокольчике… на ее колокольчике.

Ия мысленно закончила четверостишие:

Она обернулась к столу и окликнула Кудряшову:

– Лен, а что это за стихи?

– Ты о чем? – Лена оторвалась от своего буклета, взглянула непонимающе.

– Ну, вот здесь афишка… цикл лекций, и две строки напечатаны. Так что это за стихи? Или ты не знаешь?

– Почему не знаю? – Кудряшова явно обиделась. – Я сама эту афишку готовила!

– Ну, так что же это за стихи?

– АР – 732-44.

– Что? – переспросила Ия.

– Ну, ты что, как неродная! Каталожный номер книжки, из которой я взяла эти стихи – АР – 732-44. То есть секция А, стеллаж Р, дальше по цифрам. Если тебе нужно – сама ее ищи, мне некогда, я же тебе говорила, начальник работу подкинул!

Ия поблагодарила ее и пошла к стеллажам.

Почему ее заинтересовали эти строчки? Подумаешь, какое-то пейзажное стихотворение!

Однако какое-то шестое чувство, о котором Ия раньше и не подозревала, говорило ей, что это важно, что она должна найти книгу, из которой Лена взяла китайское стихотворение. Почему? Потому, что это связано с бронзовым колокольчиком, а все, что связано с этим колокольчиком, имеет для нее большое значение…

Дальше мысль зацикливалась, скручивалась кольцом, как змея, кусающая себя за хвост.

Как бы то ни было, лучше найти эту книгу и успокоиться. Тем более что время у нее есть – начальница не ждет ее на работе…

Ия нашла нужную секцию, стеллаж, прочитала цифры на полке.

Вот она, та книга, на которую указывает каталожный номер…

Ия вытащила с полки массивный том в глянцевой обложке… и растерянно уставилась на него.

Это было дорогое подарочное издание, на обложке которого крупными буквами значилось:

«Мемориальный дом-музей В. М. Маросейского».

Ия раскрыла обложку, прочла краткую аннотацию, из которой выяснила, что книга издана при материальной поддержке районной администрации к юбилею пламенного революционера Виктора Матвеевича Маросейского, который задолго до революции жил в небольшом частном доме на севере города, неподалеку от Удельного парка. Вскоре после революции Маросейский погиб от пули монархиста и причислен к сонму героев революции, а его дом был превращен в мемориальный музей.

Ни сам Маросейский, ни его дом не имели никакого отношения к китайской пейзажной лирике, и единственные стихи, которые цитировались в книге, были «Вы жертвою пали в борьбе роковой».

– Лена, ты ничего не перепутала? – крикнула Ия в просвет между стеллажами.

Ей никто не ответил, только интеллигентная старушка, которая что-то искала в соседнем шкафу, посмотрела весьма неодобрительно. Мол, разве можно повышать голос в храме знаний, каким, с точки зрения этой старушки, является библиотека?