Какой идиоткой, – боже! – какой идиоткой нужно было быть, чтобы забеременеть в семнадцать! Как она могла позволить себе до такого докатиться? И что теперь делать?

Первые предвестники ненавистной беременности она проворонила. Просто не придала значения лёгкой дурноте, одолевающей по утрам. Списала на стресс, причиной которому был проклятый «Царь Скорпионов». Имя когда-то казалось романтичным, а сейчас – пошлым, претенциозным. Чистое дурновкусие.

Да и чего иного ожидать от мальчика из борделя, торгующего собственным телом в рабочее время и не стесняющегося спать с собственным отцом и братьями в свободное от работы время?

И даже задержка регулов её не образумила. О том, что с её телом что-то не так, Ирис поняла лишь тогда, когда грудь стала чувствительной настолько, что даже бюстгальтер застегнуть стало больно. Грудь налилась так, что, казалось, надави чуть сильнее и молочно-белая, тонкая кожа порвётся и треснет.

Всё ещё не слишком волнуясь, Ирис купила тест на беременность и его результаты её повергли в ступор.

Первые пять минут она сидела и смотрела на две полоски и не верила. Это просто страшный сон. Господи, сделай так, чтобы это было страшным сном, нелепой ошибкой. Она будет хорошей. Она никогда в жизни больше не позволит себе ничего лишнего, тем более, что радость сомнительна, а последствия – лишь боль, унижение, разбитые надежды, снова боль.

А теперь ещё и это.

Когда второй и третий раз тест дал тот же результат, Ирис впала в отчаяние и позволила себе тихую истерику. Что же за мерзкий мир такой?! Кто-то позволяет себе всё, что захочет, а кого-то жестокий бог карает за малейшие прегрешения? Почему – она? Да с Энджелом переспала вся школа, включая педагогический состав, но ведь никого не угораздило так «осчастливиться»?

В самом Энджеле Ирис успела разочароваться раньше, но теперь пришёл черёд презирать ещё и себя. Идиотка проклятая! Не смогла позаботиться о последствиях, понадеялась – на кого?!

Будь проклят Энджел! Будь проклят весь этот мерзкий мир!

Как пережить подобный позор? Как посмотреть в глаза матери? С каким насмешливым пренебрежением будет смотреть на неё эта высокомерная курица, кузина Катрин, у которой всё в жизни такое же чистенькое и белоснежное, как её медицинские халатики!

Почему мир так несправедлив? Одним – всё, а другим шиш и даже без масла? Почему Катрин досталось и состояние, и любящий жених, и верная подруга? Чем эта лицемерная хладнокровная стерва лучше неё?

После того, как Энджел так бессердечно дал Ирис отставку, она словно прозрела и стыдилась тех чувств, что прежде к нему питала. Пару раз Ирис обналичивала кредитки и брала билет в Асторию, приходила на выступления Энджела. И, незримая, оставалась в своём углу, наблюдала за ним и его любовниками и любовницами.

Он вёл себя просто омерзительно. Если бы она видела его таким раньше – пьяным, болезненно-чувственным, без тормозов, распущенным и всё же, при всём этом не теряющим своей одурманивающей, тяжёлой красоты, заставляющей людей к нему тянуться снова и снова, она бы в него не влюбилась.

Она презирала его. Хуже того – себя. Ирис почти удалось убедить себя, что всё, что она испытывала к нему, было самообманом и обманом (с его стороны). Что, как и другие, она поддалась похоти.

Да, именно ей. И плевать на то, что при воспоминании о нём, в её памяти вставали не чувственные удовольствия, а какие-то отдельные моменты, наполненные совсем другими красками и полутонами.

Она помнила, как он играл, там, у себя на квартире. Отлично играл, как профессиональный пианист и его руки легко, как светлые бабочки, порхали над клавишами инструмента. В её воспоминаниях он никогда не представал обнажённым. И чаще всего вспоминался в тёмном пальто. Над той рекой, где они гуляли в первый раз. Когда он впервые поцеловал её. Ирис легко и приятно было вспоминать его лицо, не то, отрешённое-насмешливое, с кроваво-яркими губами и чёрными провалами вместо глаз, искажённое порочными страстями, а тонкое, одухотворённое, как у ангела.

И улыбка… когда Энджел улыбался ей, она была… она даже не знала, какой она была, но… его лицо было другим.

Господи, как больно любить! Конечно, она его любила, если бы проклятый Скорпион был только игрушкой, насколько бы было всё легче? Какая она дура! Какая беспросветная идиотка. Чего она ждала? Ничего на самом деле не было – только её воображение. Больно признавать правду, но она в том, что мальчики по вызову не влюбляются, если им за это не платить. Невозможно продавать себя, если не умертвить в себе нормальных человеческих чувств. Наверное, невозможно. Как позволить чужим рукам, губам прикасаться к себе? Как позволить незнакомцу вторгаться в своё тело?

Она совсем его не знала. Нет, всё-таки Ирис Энджела любить не могла. Разве можно любить лишь красивое лицо? Лишь тонкие белые руки? Разве можно любить того, кто делает твою жизнь невыносимой? Того, кто заставляет тебя терять самоуважение и едва ли не желать себе смерти?

Собственное тело казалось предавшим. В нём прорастал этот паразит, эта пиявка – плод её роковой ошибки. И Ирис без колебания приняла решение избавиться от её последствий.

Ей всего семнадцать, и она не готова нести ответственность за чью-то жизнь. Она не желает становиться матерью одного из кинговских отродий. Поначалу план казался простым: решить этот вопрос и раз и навсегда забыть.

Переживания – переживаниями, но без денег ничего не решить. Всё осложнялось ещё и тем, что Ирис несовершеннолетняя, и чтобы врачи закрыли глаза на этот факт, нужно много денег.

Этот вопрос оказался решаем, хотя и пришлось наступить гордости на глотку и обратиться к нежно-любимой кузине Катрин.

Сёстры не виделись пару месяцев, если память Ирис не изменяет, и она вынуждена была признать, что время пошло Катрин на пользу. Видимо, любезная сестрица стала лучше осознавать своё положение, научилась им наслаждаться и извлекать из него пользу.

– У тебя отличный дом, – с натянутой улыбкой проговорила Ирис. – И выглядишь прекрасно. Причёску, наконец-то, стильную завела.

Катрин скрестила руки на груди и приподняла бровь. Тоже отлично ухоженную, а не «саморост», что она носила раньше.

Всё-таки деньги преображают. Жаль, что у Ирис их нет.

– Причёску не заводят, Ирис. Меняют иногда. Рада, что ты одобряешь мой выбор. И жаль, что не могу вернуть тебе комплимент. Даже не стану задавать вопрос: в порядке ли ты? Вижу, что это не так. И могу представить, насколько это не так, если ты вынуждена обращаться ко мне напрямую, а не через тётю.

Ирис кусала губы. Больше всего на свете ей хотелось плюнуть кузине в лицо и гордо удалиться. Даже смешно, почему Кэтти так её бесит? Может быть потому, что у сестрицы хватило ума не оказаться опозоренной, брюхатой и брошенной? На фоне успешной Катрин Ирис чувствовала себя нищей заморашкой-попрошайкой.

Просить… Как же Ирис это ненавидела! Но откладывать нельзя. Проблема с каждым днём будет только усугубляться.