– И если ты окажешь ей гостеприимство, люди перестанут упрекать нас в боязливости, – подвела итог фру Мальгерд. – Ведь Торбранд конунг тоже понимает, что о сыне Стюрмира стоит задуматься. Возможно, он захочет его получить. И принявшего Даллу у себя дома никто не назовет трусом.

– Только боюсь, что она не прибавит нам удачи, – тихо сказала Хельга.

– Если она не будет принята здесь, то неудачи у нас прибавится наверняка, – заметил Хеймир.

В глазах Дага отразилось полное согласие, и Хельга больше ничего не сказала. Она сама не знала, почему несколько месяцев назад с такой готовностью привела в дом Атлу, бедную бродяжку со злыми и насмешливыми глазами, а сейчас не хочет принять вдову конунга с маленьким сыном. Кюна Далла служила живым воплощением несчастья квиттов. Хельга знала о ней очень мало, но предчувствие открыло ей ту самую истину, которую подсказал бы и разум, если бы она знала обо всем, что натворила кюна Далла, движимая хитростью и себялюбием. Хитрость без ума и совести – деятельна и опасна, она роет могилу самой себе, но нередко утягивает с собой туда ум и благородство.

Во время последнего перехода «Рогатую Жабу» сопровождали дымовые столбы на берегу – каждый дозор, мимо которого она проплывала, подавал условленный знак. Когда корабль показался в горловине фьорда, Хельга узнала об этом одной из первых и сразу кинулась в гридницу, где сидели мужчины. О кюне Далле она совсем забыла; мысль о том, что Брендольв снова здесь, так захватила ее, что ей хотелось скорее поделиться с кем-нибудь.

– Они плывут, плывут! – кричала Хельга, опередив даже вездесущих мальчишек. От волнения она разрумянилась, волосы вились у нее за плечами, как у валькирии в вихре битвы. – «Жаба» входит во фьорд! Наверное, Брендольв тоже там!

Все сидевшие в гриднице разом умолкли и переглянулись, Даг поднялся на ноги. Имя Брендольва считалось в Тингвале почти запретным и сейчас заслонило все остальное.

– Брендольв? – повторил Даг. – Что-то мне не верится, что он посмеет здесь показаться!

– Но ведь он плывет на «Жабе», у него нет другого корабля. Конечно, он будет здесь! Что мы будем делать? – Хельга ломала руки, а сердце ее колотилось так, что она не могла стоять спокойно и металась, как облачко дыма на ветру.

– Держи себя в руках! – настойчиво посоветовал Хеймир побледневшему Дагу. – Терпи! Даже если он и правда приплыл вместе с кюной, сейчас неподходящий случай. Едва ли он сразу уедет куда-нибудь еще. У тебя будет другой случай, получше.

Даг молчал, стинув зубы, а Хельга переводила тревожный взгляд с Хеймира на брата. Неподходящий случай… для чего?

– Но, может быть, он хочет попросить прощения… – несмело предположила она, умоляюще глядя то на отца, то на Дага, хотя тот не замечал ее взгляда. – Может быть, он понял, как был неправ… Неужели мы не помиримся после всего, что ему довелось пережить? Разве сейчас время для ссор? Вы же сами говорили, что нам нужен мир, чтобы…

– Дело зашло слишком далеко! – спокойно, но непреклонно перебил ее Хеймир. Отец и Даг молчали и не смотрели на Хельгу. – Я не думаю, чтобы он стал просить прощения. А без этого у хёвдинга остается только один путь спасти свою честь…

Хельга перевела молящий взгляд на отца. Хельги хёвдинг пожал плечами.

– Посмотрим, – неопределенно пообещал он. – Посмотрим, как Брендольв себя поведет. Может быть, он тоже сообразит, что сейчас не время для ссор и ему не так уж уютно будет жить в Лаберге, поссорившись с хёвдингом и восстановив против себя всю округу. Может быть, судьба пообломала его гордость.

Но в душе хёвдинг не слишком верил, что все разрешится так легко. А он сам не намеревался во второй раз протягивать руку Лабергу. Теперь их черед проявить смирение и дружелюбие. Он, хёвдинг восточного побережья, больше не собирался приносить в жертву свою гордость. Еще немного – и от нее вообще ничего не останется.

А Даг молчал. Сердце его было на стороне Хельги, жаждавшей примириться с товарищем детства и воспитанником отца, но разум признавал правоту Хеймира: нанесенное в день тинга оскорбление можно смыть только кровью обидчика. И то молчание, которое Хеймир принимал за решимость выполнить свой долг, вызвал мучительный разлад ума и сердца. Даг стоял между Хеймиром и Хельгой и не хотел, чтобы хоть один из них понял его. Хотя бы до тех пор, пока он не примет решение… А впрочем, разве у него есть выбор?

Когда же «Жаба» прошла по Хравнефьорду и впереди показалась полоса прибрежных камней в воде, на берегу уже ждала пестрая толпа. Сюда собрались все жители окрестных усадеб и дворов, все беглецы с Севера и Юга, занявшие землянки на поле тинга. Семья хёвдинга выделялась цветными одеждами, и взгляд Даллы сразу зацепил ее в толпе.

– Кто это? Где хёвдинг? – требовательно расспрашивала она Эгиля, стоя рядом с ним на носу.

– Вон хёвдинг, в зеленом плаще, рядом его мать, а это сын, высокий и прекрасный, как сам Бальдр, – охотно объяснял Эгиль, радуясь встрече с друзьями и заранее улыбаясь во весь рот. – А вон та диса* подснежников – его дочь…

– Этот – сын? А я думала, вон тот, в белой накидке, – отозвалась Далла. Ее взгляд дольше всех задержался на фигуре высокого молодого мужчины, который стоял рядом с матерью хёвдинга.

– Это Хеймир ярл, сын Хильмира конунга, – с неудовольствием пояснил Брендольв. – Однако он здесь загостился. Я думал, он уже давно убежал к себе домой, за море… за обещанным войском.

– Он сказал, что ему нет надобности лично уговаривать каждого слэтта идти в поход! – пояснил Эгиль, понимавший досадливые и ревнивые чувства Брендольва гораздо лучше, чем можно было заметить по его простодушному виду. – О сборе войска позаботится сам Хильмир конунг. А Хеймир ярл остался здесь, чтобы получше закрепить свою дружбу с вашим хёвдингом. Ведь он обручен с его дочерью, а такую невесту не захочешь оставить… Хм!

Эгиль запнулся. Ему было приятно поговорить о Хельге, и он радовался, что ее судьба устроена так хорошо, но вовремя вспомнил о Брендольве и не захотел терзать его. Еще в первый день после отплытия с Острого мыса узнав, что Хельгу обручили с его соперником Хеймиром, Брендольв молчал целый день и даже ничего не ел. А уж это, по мнению Эгиля, служило вернейшим признаком тяжелого томления духа. Того самого, которое хуже любой хвори, так еще Отец Ратей говорил.

Все оставшееся до берега время Далла молчала. Дело оборачивалось хуже, чем она предполагала. Она знала, конечно, что сын Хильмира сюда приезжал, но надеялась, что он уже оправился восвояси. Лучше бы у Хельги хёвдинга гостил Фенрир Волк* с Мировой Змеей* в придачу! Ведь это Хеймир сын Хильмира не позволил восточному побережью дать войска. Стюрмир так восстановил его против себя, пока гостил в Эльвенэсе, – это и понятно, если вспомнить, каким чудовищем был покойный конунг, вкушающий славу в Валхалле! И едва ли Хеймир ярл проникнется дружбой хоть к кому-нибудь из рода Стюрмира! Пожалуй, явиться сюда не менее опасно, чем остаться на Остром мысу…