Но тут Далла одернула сама себя и упрекнула в трусости. Глупо проигрывать битву, пока она еще не начата. Может быть, Хеймир остыл и не будет мстить за старые обиды женщине и ребенку. В конце концов, ей не впервые придется укрощать обиженных мужчин…

«Рогатую Жабу» вытянули на берег и перекинули мостки, чтобы женщины могли сойти с удобством. Далла спустилась первой, держа на руках маленького Бергвида. На ее голове серело вдовье покрывало с короткими концами, скромное платье было сколото бронзовыми застежками с одной-единственной простой цепочкой. На бледноватом лице молодой вдовы отражалась трогательная смесь скрытого страдания и гордости.

Хельги хёвдинг поспешно шагнул ей навстречу.

– Я рад приветствовать тебя невредимой на земле Квиттингского Востока! – заговорил он. – Боги были жестоки к нам, лишив нас конунга, но они сохранили тебя и твоего сына, и мы будем рады оказать вам гостеприимство и дать вам все, в чем вы можете нуждаться…

Хёвдинг говорил торопливо, часто покашливал, чтобы прочистить горло от смущения, лицо его порозовело, и он почти не смотрел на Даллу. А она опустила глаза, чтобы скрыть их торжествующий блеск. Хельги Птичий Нос сам признал себя виноватым перед ней, а значит, здесь никто не скажет, что это она поссорила Стюрмира с Вильмундом, с Фрейвидом… ну, и прочие глупости.

– Я благодарю богов, сохранивших невредимым сына Стюрмира конунга – да пирует он весело в палатах Одина! – величаво ответила она. – Я рада найти здесь дружбу. Мне пришлось увезти моего ребенка с Острого мыса. Я должна сохранить для квиттов законного конунга, и я надеюсь, что здесь он будет в безопасности!

Далла слегка приподняла ребенка, точно намеревалась торжественно вручить его Хельги хёвдингу.

– Однако мне сдается, что сейчас неподходящее время собирать тинг и предлагать ему признать нового конунга, – спокойно произнес рядом чей-то негромкий, но уверенный голос.

Далла вскинула глаза, возмущенная, что какой-то наглец испортил ей так хорошо начатое дело. И сердце ее ёкнуло: она встретила умный, проницательный, чуть насмешливый взгляд темно-серых глаз Хеймира ярла. Казалось, он видит ее насквозь со всеми ее помыслами, точно сам Один помогает ему. Далле хотелось лихорадочно спрятать мысли, но она не знала как.

– Квиттингу нужен такой конунг, который сумеет одержать настоящую победу в бою, – учтиво продолжал Хеймир. – А еще лучше – так умно повести дело, чтобы до битвы вообще не дошло. Стюрмир конунг потерпел поражение и погиб. С его смертью окончились старые счеты, и живым лучше не возобновлять их. Торбранду конунгу лучше не знать, что у Стюрмира остался сын. Хотя бы до тех пор, пока тот не сможет сам за себя постоять. Поэтому ты сама понимаешь, Далла дочь Бергтора, что лучше сейчас не говорить о новом конунге. Достаточно будет почтить память старого. Что бы ни было, он погиб достойно.

«И будет с вас!» – явственно слышалось в вежливом умолчании. Далла сознавала, что ей нужно что-то ответить, что угодно, только чтобы люди слышали ее голос и слова слэтта не висели в воздухе слишком долго. Но она ничего не могла придумать. Умные глаза Хеймира ярла сковали ее, он видел ее насквозь и смеялся над ней в душе. Далла побледнела от досады, но молчала, понимая, что ссориться здесь с кем бы то ни было – верная гибель.

Быстрый ум Даллы искал выход. А иной раз отступление куда вернее ведет к победе.

– Я рада найти друга в тебе, хёвдинг, и во всяком, кто друг тебе, – сказала она наконец, обращаясь к Хельги, а на Хеймира бросив лишь один короткий взгляд. – Но первым, кто оказал мне и моему сыну помощь, был Брендольв сын Гудмода. Я хочу отблагодарить его достойным образом и потому предпочитаю принять его гостеприимство.

Далла обернулась и посмотрела на Брендольва. И вся толпа на берегу, как поляна ромашек под порывом ветра, разом повернула головы в ту сторону.

Брендольв стоял возле штевня «Жабы», позади всех, даже позади женщин, приплывших с Даллой. Все это время он молчал и почти не поднимал глаз. Он предпочел бы вообще не показываться в Тингвале, но усадьба Лаберг стояла дальше от горловины фьорда и путь туда лежал мимо усадьбы хёвдинга. Брендольву было так тяжело показаться здесь, что он чуть не остался на «Жабе» и только в последний миг передумал, не желая, чтобы трусом посчитали его самого. Каждый звук знакомых голосов казнил его; так и казалось, что сейчас все закричат: «Вон он, Брендольв сын Гудмода, который назвал нас трусами! А как самому подперло, так прибежал к нам прятаться от фьяллей! Хвост поджал! Что-то у него уже не такой гордый вид, как тогда! Где же его знаменитый меч? Потерял, когда бежал из битвы?»

Но все молчали. Брендольв был уверен, что толпа смотрит не столько на Даллу, сколько на него. Он ощущал на лице эти колкие и холодные взгляды, отстраненно-брезгливые, словно он – чужой утопленник, случайно найденный в полосе прибоя…

Услышав свое имя, Брендольв с усилием, словно тяжеленный камень, поднял взгляд. При этом его покрасневшее лицо выглядело таким несчастным, что даже великанье ледяное сердце смягчилось бы. И первыми, кого Брендольв увидел, были Хельга и Даг. Замкнутое лицо Дага сразу сказало ему: прежняя дружба умерла, в нем видят только оскорбителя, обреченного на смерть. Рука Дага многозначительно лежала на рукояти меча, но сверху ее накрывала ручка Хельги. На прежнего товарища и жениха Хельга смотрела с тоской и жалостью. И он с жутью ощутил себя как бы умершим. Мелькнуло нелепое сознание: я знаю, как она посмотрит на меня, когда я умру.

А люди, поглядывая на них троих, обменивались понимающими взглядами и одобрительно кивали. Как хорошо владеет собой сын хёвдинга, видя обидчика своего рода! Не бежит, брызгая слюной от ярости, а понимает, что сейчас неподходящее время для пролития крови. Он дождется случая получше и тогда отомстит как следует! А сестра укрепляет его дух. О, хёвдинг вырастил достойных детей! Они прославят свой род и всю свою округу!

– Я предпочту воспользоваться его гостеприимством! – повторила Далла, чувствуя, что сам Брендольв ее не слышал. – Люди должны знать, что я умею награждать настоящую преданность!

– Мы будем жить у тебя! – шепнула Брендольву Мальфрид, придвинувшись к нему ближе и взяв за руку. Она вполне понимала его чувства, потому что у людей Эгиля во всех подробностях выяснила, как Брендольв отсюда уезжал. – Помнишь, мы с тобой говорили! Нам гораздо лучше жить у тебя! Ну, скажи: «Я и мой род рады принять у себя кюну квиттов!»

– Я и мой род рады… – послушно повторил Брендольв, слыша, что собственный голос звучит глухо, низко, как из-под камня.

Он был и рад, что рядом с ним нашелся кто-то вроде Мальфрид. Едва знакомая девушка оказалась самым близким существом на свете, но он испытывал мучительную боль от того, что Даг и особенно Хельга это видят. Близость Мальфрид подтвердила оторванность прежних друзей. Именно сейчас, когда девушка из рода южных Лейрингов сжимала его руку, а Даг и Хельга стояли поодаль, как чужие, Брендольв с болезненной ясностью осознал, как много времени прошло и сколько невозвратимых перемен свершилось.