Стараясь не разбудить занедужившую Кристю, Васька взял её на руки и бережно понёс её вниз по лестнице в темень и неизвестность. Арсений освещал путь. Алексей с неизвестно откуда взявшимся кистенём в руках хранил сон больной Кристины и безопасность своих друзей. Закрыв за собой кованную дверь в башню, Арсений остановился как бы прощаясь. Друзья, стоя на паперти, терпеливо ждали Арсения. Затем все вместе торопливо спустились на улицу и осмотрелись. Торг без людей был уныл и сер.

–Грустно мне, пошли скорей отсюда,– сказал Лёха и быстро зашагал вперёд по направлению к Великой улице. Идти до Людки нужно было версту с гаком, через всю Торговую сторону, но это уже друзей не тревожило. Они были вместе, делали одно дело, причём дело богоугодное, если Владыка благословил.

Ни от кого, не хоронясь, и никого не встретив, дошли они до внешнего тына, где в надвратной сторожке одиноко и сиротливо грел огонёк. Арсений, обогнав друзей на шесть саженей, легко и бесшумно поднялся в сторожку. Для Лёхи живущего загородом, искусство входить в город и выходить из города в неурочное время было жизненно необходимым навыком. И как видно он часто и с успехом его использовал, так как дверь в сторожку раскрылась перед ним без скрипа, сторож не проронил ни звука, и не было разбито ни одного кувшина или миски. Горевший огонёк лишь немного дрогнул от лёгкого дуновения морозного воздуха, проникшего в строжку вместе с Лёхой. Ворота бесшумно открылись. Когда друзья беспрепятственно прошли, Алексей отпустил горло сторожа, и оставив на столе два пряслица – плату за доставленное неудобство, исчез в холодной тьме. Выйдя за город, они спустились к Витке. Пошли в сторону Волхова, по едва заметной в ночи тропинке, стараясь в темноте не пропустить мостки через Витку.

Спустя несколько минут друзья буквально ткнулись носами в большие ворота Людкиного двора. Где-то внутри большого хозяйства, почувствовав чужих людей, тихо замычали коровы. Собаки же два раза гавкнули, и затихли, как будто никто и не подходил к воротам. Животные чувствовали, что им при такой хозяйке беда не грозит, и ничего не боялись, поэтому ни истеричного лая, ни призывного мычания на дворе не поднялось.

–Ты стукни Арсений,– сказал Василий,– тебя собаки не знают. Лаять сразу начнут, тут Людка и выйдет. Ты только от калитки отойди, там кобель Ноздря – злой очень. Его я, еще щеночком, дарил вдовице, а мне его староста двора святого Петра, привёз из Дании, еще есть сука Пеструха, шкодливая очень, но лает громко и кусает сильно. Суку ей подарил Алексей. Он её у купца – хамовника69 выменял на пол гривны. И еще радовался как дитя-этот пень бородатый, что на имя Алексей откликается.

– Ты Вася не знаешь, не трепись,– ответил другу стоявший сзади них Алексей.

–Эта собака породы Салюки, ей цены нет, Перс продал ее, так как берёг и любил её, и опасался, что не выдержит она пути назад. Беременная она была,– пояснил Арсению Лёха.

Монах стукнул в калитку деревянной колотушкой, весящей на просмолённой веревке. Звук получился звонкий и ясный, так как из хорошо просушенного морёного дубового дерева были вырезаны ворота Людкиной усадьбы, что доказывало богатство двора и его хозяйки. В ответ не раздалось ни звука, ни шороха. Друзья подождали еще минуты две. Арсений хотел стукнуть еще раз, как вдруг калитка отворилась и нечто большое с разверзнутой громадной пастью, усеянной белыми длинными клыками, опустило передние лапы на плечи Арсения, и начало, радостно поскуливая лизать его лицо.

– Ну, ты то откуда его знаешь, Ноздрю моего,– спросил поражённый предательством верного пса Василий у Арсения.

–Лечил,– едва успел ответить монах, перед тем как сама хозяйка открыла калитку пошире.

Людка предстала в лёгкой заячьей шубке простоволосой и босой. Оглядев, пристально и дотошно, в течение нескольких мгновений, всю нежданную компанию, она широким жестом приказала им входить во двор и далее в терем. Лёха и Василий знакомым, кратким путём, через двор быстро прошли в сени, освещённые двумя свечами, и остановились в нерешительном ожидании дальнейших указаний от хозяйки. Куда им идти, в ярко освещенные сени, где горело четыре светильника или сразу на второй этаж в спаленку, откуда пробивался мягкий свет лампадки? Арсений подождал хозяйку, закрывавшую калитку и потом ведомый ею пересёк двор. Дверь в сени закрыла хозяйка, протолкнув вперёд монаха, чтобы тот не заслонял ей свет, пока она возилась с замками. Вытащив ключ, она еще раз уже более внимательно осмотрела всех, и спросила,

– Чего на этот раз сотворили грешники? Монаха женить решили или девку из-под венца умыкнули? Ты там не прячь ничего Василий!!

– Мы за помощью к тебе женщина и за советом. Занедужил у нас наш друг, а нам завтра – послезавтра по велению князя и благословлению Владыки из города идти надо. Идти тайно. Посольством, – ответил монах.

–Эх, ушкуйнички, побожитесь, что не врёте,– потребовала Людмила.

Арсений посмотрел на неё удивлённо и спросил,

– Ведомо ли тебе женщина, что я монах, а ложь есть смертный грех?

–Ведомо отче, всё мне ведомо! И то, что чревоугодие в постную пятницу тоже грех, мне тоже ведомо. И как ты после лечения Ноздри в кустах под тыном пьяный спал, тоже ведомо, так, что божись, или проваливай!!!

– Я же говорил, что бешенная она, побожись Сеня,– советовал тихим голосом Леха другу.

–На держи. Вот тебе истинный крест женщина,– сказал взволнованный такой несправедливостью Арсений. Получив требуемое, Людка уже более мирным голосом спросила,

– Чего припёрлись на ночь глядя?

– Я, как и говорил тебе, дело у нас, а друг занедужил, полечи!!!– просил Арсений.

– Чего мне на больного мужика то смотреть? Я их, что не видела? Муж больной попался, ну и после его кончины, всё больные сватаются, особенно на голову. Пока не двинешь чем потяжелее просветления в мозгах не появится!– съязвила Людмила.

–Женщина у нас. Слышала про отрока – отроковицу? Помоги я тебе за это горсть земли с Голгофы отдам,– сказал Арсений.

–Обрюхатели отрока-то и не знаете кто?– продолжила жалить друзей острым языком полным яда Людмила.

–Как не стыдно тебе? Никто из нас тебе зла не сделал, Мы помогали, как могли. Уйдём мы сейчас, пусть тебе бог воздаст за все, не судия я тебе, ибо сам грешен, тут ты права,– сказал в ответ на Людкину грубость Арсений.

–Я может и не воздержанная, и стерва, но людей в ночь на мороз не пущу. Лёша наверх иди, дворню