на «Фейсбуке» – не отдадут ли мне безвозмездно один улей? Посмотрим, что мне ответят.

Надеюсь, вскоре ты мне напишешь. Не проходит и дня, чтобы я не думал о вас с Афрой.

Мустафа

25/03/2016

Дорогой Нури,

на мое объявление ответила женщина из соседнего городка! Она предложила не просто улей, а целую колонию британских черных пчел, которые до недавних пор считались вымершими. Я будто получил сокровище! Хочу поделить улей на семь частей. Хочу работать с другими в общине, чтобы укрепить пчелиный род. Пчеловоды из Британии обычно заводят итальянских пчел, привезенных из Новой Зеландии, но местные насекомые намного устойчивее к здешнему сумасшедшему климату. С колониями произошла неудача: европейские пчелы выживают тут плохо. Возможно, ответ кроется в черных пчелах. Со мной даже некоторые согласны. Нури, и еще в этой стране есть рапсовые поля, берега, покрытые вереском и лавандой! Здесь часто идут дожди, и поэтому так много цветов! А сколько зелени! Больше, чем ты мог бы себе представить. Где пчелы, там и цветы, а где цветы, там новая жизнь и надежда.

Помнишь поля, окружавшие наши пасеки? Они были прекрасны, Нури, не правда ли? Иногда вспоминаю день пожара, но стараюсь не думать о случившемся. Я не хочу затеряться в этом мраке.

Надеюсь, вскоре ты мне напишешь. Нам многое нужно сделать вместе! Очень жду тебя! Пчелы ждут тебя!

Мустафа

– Ты улыбнулся, читая письмо, – сказал Надим.

На минуту я забыл, где нахожусь. Посмотрев наверх, я увидел над головой афинское солнце, лучи которого пробивались сквозь кроны деревьев.

– Мой кузен сейчас в Англии, – сказал я. – Он зовет меня поскорее приехать к нему.

– Это тяжелое путешествие, – ухмыльнулся Надим. – Ему повезло, раз он добрался туда.

На несколько минут повисла тишина. Я думал лишь о рапсовых полях и берегах вереска и лаванды. Все виделось мне столь же отчетливо и ярко, как на рисунках Афры. Но мои мысли наводнило стрекотание сверчков.

– Кажется, этому лесу нет ни конца ни края, – сказал я.

– Вовсе нет. Вокруг него город. Цивилизация.

Надим сверкнул улыбкой, и я вдруг увидел проблеск некой насмешки и даже злобы. Он словно знал больше, чем говорил.

– Ты здесь уже давно? – спросил я.

– Да.

Похоже, он не собирался вдаваться в подробности, я же не желал на самом деле знать, сколько он здесь пробыл – недели, месяцы или годы, а может, века, как герои Античности, вырезанные из камня?

Вдруг я увидел кое-что странное. Возможно, отвернись я на секунду, то и не заметил бы. Мужчина, сидевший на соседней скамье спиной к нам, обернулся и встретился с Надимом взглядом. Словно старые знакомые, они коротко кивнули друг другу. Надим мигом переменился, заметно нервничая, подергивая пальцами и щурясь. Мне стало любопытно. Немного подождав, отбивая ногой ритм, он наконец встал, взял бутылку со своего насиженного места у статуи, плеснул воды на ладони и пригладил волосы. Но странным было не это, а то, что произошло дальше.

Все еще приглаживая влажные волосы, Надим приблизился к двум близнецам-подросткам, приехавшим за день до этого. Парни расположились на одеяле под деревом, с перепачканными лицами и в лохмотьях. Будучи новенькими, они всего здесь боялись, хоть и озорничали между собой: один шутил, второй смеялся и оба толкали друг дружку в бок. Надим подсел к ним, представился и пожал руки.

Тот мужчина под деревом, кивнувший Надиму, уже скрылся из виду.

Надим сунул руку в карман джинсов и достал деньги. Дал каждому близнецу евро по сорок, насколько я разглядел. Немало для двух парнишек, питавшихся объедками из мусорных баков.

– Нури, – сказала Афра, перехватывая мое внимание. – Чем ты занят?

– Просто наблюдаю.

– За кем?

– Мне здесь не нравится, – ответил я.

– И мне.

– Плохое место.

– Знаю.

Меня чуть успокоили слова, сорвавшиеся с губ жены. Я взял ее за руку и поцеловал. С каждым поцелуем я говорил:

– Я люблю тебя. Афра, я люблю тебя, люблю, люблю.

Я рассказал жене о Мустафе и его жизни в Англии, что он написал мне об улье и британских черных пчелах. Афра лежала на спине и слушала. Впервые за долгое время я заметил на ее губах тень улыбки.

– И что за цветы там растут?

– Там есть поля лаванды и вереска.

Афра замолчала.

– Думаю, пчелы совсем как мы, – наконец сказала она. – Столь же уязвимые. Но есть люди вроде Мустафы. В мире есть такие люди, и они несут жизнь вместо смерти. – Она вновь, задумавшись, замолчала, а потом прошептала: – Мы же доберемся туда, Нури, правда?

– Конечно, – сказал я, хотя не слишком в это верил.

Той ночью я воображал, что сверчки – это пчелы. Вокруг меня слышалось их гудение. Повсюду в воздухе, в небе, среди деревьев были золотистые пчелы. Я понял, что так и не ответил Мустафе – что-то в Надиме сбило меня с толку, но я не мог объяснить, что именно. Когда застрекотали сверчки, я попробовал отгородиться от этого звука, представляя пчел. Я снова подумал о матери, ее красном шелковом веере. Юаньфэн. Судьба. Сила, сводящая вместе двух людей.

Именно мама поддержала меня, когда я решил стать пчеловодом. Разочарованный во мне, отец угасал на глазах – будто ссохся за несколько недель после моего заявления о том, что я не буду работать в магазине тканей, что не возглавлю семейный бизнес. Мы сидели в кухне после ужина. Стоял июль, жара была невыносимая, и отец пил айран с солью и мятой. В стакане гремели кубики льда. Мама стряхивала в корзину остатки еды. Отец словно знал, что я собираюсь сказать нечто неприятное, и с хмурым видом посматривал на меня поверх стакана. В лучах заходящего солнца поблескивало его обручальное кольцо. Он не отличался особой физической силой, кожа буквально обтягивала кости, на кулаках выпирали костяшки, на шее сильно выступал кадык. Однако от отца шла ощутимая аура, и вся комната, казалось, наполнялась его молчанием и думами.

– Ну так что? – сказал он.

– Что именно?

– Завтра спозаранку сходи-ка к поставщику – нужно больше желтого шелка с ромбами.

Я кивнул.

– Затем возвращайся в магазин, и я покажу, как шьются шторы. В первый раз можешь просто наблюдать.

Снова кивок. Отец допил айран в один глоток и протянул стакан маме, та вновь наполнила его. Стояла она спиной к нам.

– Я буду делать, что ты хочешь, но только еще месяц, не больше.

Отец поставил пустой стакан на стол.

– Что же произойдет через месяц? – с нарастающим гневом