По вечерам за чаем или боливийским кофе без сахара — или пока она величаво вычесывала вшей костяным гребнем — они вели долгие разговоры о божественном. Христос из Эльки, взволнованный мельтешением звезд, гроздями свисавших прямо над головой, разглагольствовал, мешая библейские стихи и научные теории, о сотворении вселенной, чем завораживал Магалену Меркадо и Дурачка-с-Помелом, кажется, тоже — оба впитывали его слова в почтительном молчании. Главная мысль Христа заключалась в том, что сотворить тьму и преисподнюю, вероятно, было так же трудно и важно, как свет и небеса.

В полночь, произнеся привычную молитву и благословив Магалену Меркадо, Христос из Эльки со своим бумажным пакетом удалялся под рожковое дерево к старику, который ложился раньше. Блудница пускала его в постель только на время, как любого другого прихожанина. Если он не хочет ночевать у часовенки, сказала она после их первого раза, может примоститься под боком у Симфорозы. Но только не у нее в кровати.

— Я просто не смогу всю ночь спать рядом со святым, — отрезала она.

К тому же после случая с доном Анонимо она допускала до себя Христа, только когда старик уходил подметать пампу. И, само собой, оба следили, чтобы тот ненароком опять не притронулся к спиртному. «Горькая — вот его демон», — провозгласил Христос из Эльки, свершая изгнание бесов.

Когда дон Анонимо в чем мать родила взялся с криками и бранью бегать по округе, Христос из Эльки по просьбе Магалены Меркадо бросился за ним вдогонку, сам едва прикрытый плащом из лиловой тафты, и на вершине холма поймал. Дон Анонимо фыркал, как раненый жеребенок, пускал слюну, извивался на песке и ни на секунду не прекращал сучить ногами и вопить как резаный. Проповедник хотел укрыть его плащом и успокоить добрыми словами и помыслами на благо Человечества, но старик, которого била лихорадка, ничего не слышал. Он отбрыкивался, ругался и плевался. За безвыходностью положения Христос из Эльки заранее попросил у Бога прощения и обезвредил бесноватого борцовским захватом, заломив ему руку за спину и уложив лицом в песок. Для надежности придавил коленом.

Над братом Анонимо следовало свершить помазание.

Высокое небо ночной пустыни как нельзя лучше подходило для обращения ко Всевышнему. Христос из Эльки возложил свободную руку на чело старика, поднял глаза горе и с громкой молитвой помазал его во имя Отца Предвечного, Бога Всемогущего, Владетеля Воинств, Ты имеешь силу против всякого порождения зла, всякого демона и нечистого духа, вошедшего в тело сына Твоего Анонимо, а ведь тело — также священный храм, где бесам нет места. Посему, облеченный властью, данной мне Духом Святым, во имя Иисуса Назарянина, повелеваю Сатане немедленно покинуть этого сына Божия.

Случившееся потом достойно было многих свидетельств. По слову проповедника сила Всемогущего Господа Отца явилась во всем великолепии, и безумный старец, словно внезапно согретый животворным лучом, положил голову Христу на плечо и тут же уснул. Христос поднял его на руки, отнес к часовенке и уложил на тюфяк из кукурузных листьев, где он свернулся, словно малое дитя.

Несколько дней назад этот несчастный спас его от намеревавшихся отобедать его плотью стервятников. Теперь же он вмешательством Святого Духа вырвал его из когтей нечистого.

На третий день после волнительных событий Магалена Меркадо в страхе проснулась среди ночи. Ей приснился кошмар. Он встала, разбудила Христа из Эльки и, плача, рассказала сон: они мирно пьют чай у костра, как вдруг налетают сторожевые во главе с Криворотым и начинают палить по ним из карабинов, ни дать ни взять орда индейцев из фильма про Дикий Запад, нападающая на поселенцев. Сторожевые разорили и подожгли лагерь, а потом ускакали, стреляя в воздух и гортанно улюлюкая. Самое странное во сне было то, что всадники не возвратились дорогой на Вошку, откуда явились, а вдруг начали подыматься в воздух и под оглушительные громовые раскаты и зловещие вспышки молний галопом затерялись в черноте неба.

— Словно Всадники Апокалипсиса, — серьезно заметил Христос из Эльки.

И тогда она, продолжала Магалена Меркадо, смертельно раненная, смогла приподняться и увидела, что рядом лежит дон Анонимо, которому метлу и совок вбили прямо в грудь (а его свист, видом словно тоненькая прозрачная змейка, свернувшись, покоится подле хозяина). Потом она обращает взор к холму и видит на фоне звезд силуэт его, Христа, умирающего, распятого на кресте из шпал, подвешенного, будто бычья туша, прибитого ржавыми костылями. Ее сковывает ужас. Она с плачем ползет на холм, чтобы снять его с креста, и тут понимает, что распятый на самом деле… на самом деле — вовсе не он, Учитель.

— А кто же, сестра?

— Симфороза! — всхлипнула Магалена Меркадо. — Ее зарезали и распяли за крылышки!

На следующую ночь уже Христос из Эльки не мог уснуть. В голове гремели голоса и проносились, словно эпизоды фильмов, отблески божественных видений. С новой силой они волшебно мерцали у него перед глазами.

Он встал и взошел на холм.

Сел, прижал руки к вискам и стал наблюдать за созвездиями. Ночь, чистая и нежная, дышала тайной, и он бы оставался так до конца времен, если бы не пришла босая Магалена Меркадо в прозрачной сорочке и не села рядом. Она долго смотрела на него молча, а потом участливо спросила:

— У вас голова болит, Учитель?

И Христос из Эльки, не отрывая ладоней от висков, а взора — от небосклона, торжественно ответил:

— У меня болит вселенная.

Тридцать первого декабря, три дня спустя после пропажи дона Анонимо, клиентов к Магалене Меркадо пришло мало. Утром вообще никого, в после обеда всего человек пять заняли место под рожковым деревом.

Солнце начало сползать за горизонт. Уже давно в последний раз отзвонил колокол. Магалена Меркадо и Христос из Эльки оживленно спорили, нужно ли зарезать Симфорозу для новогоднего ужина (проповедник был за, блудница — категорически против), и тут вдали показался драндулет дона Мануэля. Черная точка постепенно выросла. Судя по облаку пыли, автомобиль мчался со скоростью не меньше сорока километров в час. По мере приближения стало видно, что оголтело сигналящий «Форд» до отказа забит рабочими. К изумлению Магалены Меркадо и неудовольствию Христа из Эльки (который и так уже набычился из-за того, что жаркого из курицы на Новый год не предвиделось), куча холостых шахтеров, явно на кочерге, высыпала из кузова. Почти все потрясали пивными бутылками и радостно кричали, что со стачкой, чтоб ее совсем, наконец разобрались.

— Завтра с утречка на работу, землячок! — хрипло орали они, сгребали в объятия и кружили в воздухе свою щедрую давалочку, а на Христа из Эльки смотрели со смешанным чувством неприязни и почтения. Хотя кое-кто потешался, отвешивая ему набожные поклоны. Магалена Меркадо только теперь поняла, почему днем к ней не явился ни один вошкинец — все были на собрании по поводу окончания стачки, радостно подтвердили они. И все же недовольных хватало. Некоторые выбрасывали вверх кулаки и кляли шайку сволочей и прохвостов, профсоюзных вожаков, которые не постеснялись продать стачку с потрохами: сколько мы боролись, сколько страдали, сколько языками чесали — а получили вшивые три с половиной процента прибавки, только и всего!