Не слушая уговоров Тео вернуться в Нюэнен и пробыть там до лета, чтобы дать брату возможность подыскать более просторное жилье, подходящее для двоих, в конце февраля Винсент неожиданно уезжает в Париж.

545 (437). Тео Ван Гогу. Антверпен, суббота, 28 ноября 1885

Суббота, вечер

Дорогой Тео,

хочу описать тебе некоторые впечатления от Антверпена. Сегодня утром я совершил под проливным дождем внушительную прогулку, целое путешествие, с целью получить свои вещи в таможне. Разные склады и ангары у причалов очень красивы.

Уже несколько раз гулял во всевозможных направлениях вдоль здешних доков и причалов. Все это кажется забавным уже в силу контраста, особенно для того, кто приехал из песков, вересковых пустошей и деревенской тишины и привык к неизменно окружавшему его миру и покою. Непостижимая суматоха.

Гонкур любил выражение «вечная японщина». Так вот, здешние доки и есть та самая знаменитая «японщина», причудливая, своеобразная, неслыханная, – по крайней мере, такими их можно увидеть.

Мне бы хотелось когда-нибудь походить здесь с тобой, чтобы узнать, одинаково ли мы все это видим.

Тут можно писать и рисовать буквально все: виды города, фигуры самого разного рода, корабли в окружении воды и неба тонкого серого цвета, но главное – всяческую японщину.

В том смысле, что фигуры постоянно находятся в движении, так что их видишь в самом удивительном антураже, тут все причудливо и интересные контрасты возникают сами собой.

Белая лошадь в уличной грязи, в углу, где лежат горы товаров, прикрытых брезентом, на фоне старых, черных от копоти складов. Все совершенно просто, но создается эффект Black & White.

Из окна сверхэлегантного английского бара открывается вид на страшную грязь на улице и на корабль, с которого монстроподобные портовые рабочие или иностранные матросы сгружают такие изящные товары, как шкуры или рога буйволов; на них или на что-то другое смотрит, стоя у окна, очень белолицая, очень изящная юная англичанка. Интерьер и фигура полностью совпадают по тону, освещение – серебристое небо над этой грязью и рогами буйволов: снова ряд контрастов, весьма разительных. Или вот фламандские матросы с необычайно здоровыми лицами, сильные, широкоплечие, плотного телосложения, антверпенцы до мозга костей; они стоят и пьют пиво, закусывая мидиями, все это сопровождается большим шумом и непрерывным движением. Контраст: беззвучно крадучись вдоль серых стен, прижав руки к телу, приближается маленькая фигурка в черном. В обрамлении черных как смоль волос маленькое овальное лицо, коричневое? оранжево-желтое? – не знаю.

Она на миг приподнимает ресницы и бросает на тебя косой взгляд черных как смоль глаз. Это девушка-китаянка, таинственная, тихая как мышка, маленькая и неприметная, подобно клопу. Какой контраст с группой фламандских едоков мидий!

Другой контраст: идешь по узенькой улочке между высоченными домами. Это склады и пакгаузы. Но в нижнем этаже кабаки для людей со всего света, а в них – соответствующие типажи мужского и женского пола. Лавки, где продается съестное, одежда для моряков, все пестро и полно движения.

Улица длинная, то и дело видишь на ней что-нибудь характерное для Антверпена, а время от времени поднимается суматоха, если возникает ссора более бурная, чем где бы то ни было. Например, иногда идешь, глядя по сторонам, и вдруг слышатся гвалт и крики. Средь бела дня девицы выталкивают из публичного дома матроса, в погоню за ним устремляется разъяренный детина и целый хвост девиц. Матросу явно очень страшно, во всяком случае, я видел, как он перелез через груду мешков и залез в окно одного из складов. Если же шум надоедает, можно пройти мимо причалов, у которых пришвартованы суда из Гарвича и Гавра, город останется позади, а впереди будет виден только плоский, наполовину залитый водой луг, удивительно грустный и мокрый, колышущийся сухой камыш, мокрая земля – и река, а на ней какая-нибудь черная лодка, вода на переднем плане серая, небо туманное и холодное, серое; все тихо, как в пустыне.

Общая картина порта или дока иногда создает ощущение чего-то еще более перемешанного и переплетенного, чем колючая живая изгородь, переплетенного до такой степени, что глазу не на чем отдохнуть, до головокружения, и тогда из-за мельтешения цветов и линий приходится смотреть то сюда, то туда, и даже если долго смотреть в одном направлении, невозможно разобрать что, где и как.

Но если пойти на такое место, где на переднем плане – какой-нибудь неотчетливый участок земли, снова увидишь прекраснейшие, спокойнейшие линии и такие эффекты, которые часто видны, например, у Молса. То встречаешь девушку, пышущую здоровьем и – по крайней мере, с виду – очень искреннюю и наивно-веселую, то попадается физиономия настолько хитрая и фальшивая, что от нее становится страшно, как при виде гиены. Не говоря уже о лицах, изуродованных оспой, имеющих цвет вареных креветок, с бледно-серыми глазками без бровей и жидкими прилизанными волосами цвета свиной щетины или немного желтее: шведские или датские типы. Здесь было бы интересно поработать – но как и где? Ведь того и гляди можно попасть в переделку. Но все же я исходил вдоль и поперек множество улиц и переулков без приключений и даже запросто поболтал с несколькими девицами, которые приняли меня, как выяснилось, за шкипера.

Очень может быть, что, если я займусь писанием портретов, у меня появится возможность работать с хорошими моделями.

Сегодня я получил свой багаж с красками, кистями и всем прочим, чего ждал с таким нетерпением. Так что с мастерской все в порядке. Если бы я мог еще без лишних затрат найти хорошую модель, то ничего бы не боялся. Я считаю, это не беда, что у меня нет денег, то есть в таком количестве, чтобы я мог платить моделям и ускорять события.

Возможно, идея писать портреты и вместо платы за них просить мне позировать – более верный путь. Ведь в городе все совсем не так, как у крестьян. Ладно, поживем – увидим. Для художника Антверпен, несомненно, красив и занятен.

У меня вполне сносная мастерская, особенно теперь, когда я развесил по стенам серию маленьких японских гравюр, которые меня очень забавляют. Ты ведь знаешь: маленькие женские фигурки в садах и на морском берегу, всадники, цветы, корявые терновые ветки.

Я не расстраиваюсь, что поехал сюда, и надеюсь, что зимой не буду сидеть без дела.

Моя душа спокойна: у меня есть закуток, где я смогу работать в плохую погоду.

То, что эти последние дни я не буду жить в особой роскоши, – дело понятное.

Постарайся послать письмо первого числа, потому что я запасся хлебом на ближайшие дни, а после первого уже будет совсем беда.

Комнатка моя мне очень нравится, она совсем не унылая.

Поскольку я привез сюда три этюда, надо будет сходить к торговцам картинами, которые, как я понял, в большинстве своем живут в обычных домах, без витрин со стороны улицы.

Городской парк тоже красив, однажды утром я там сидел и рисовал.

Так вот – пока у меня не было неудач; что касается жилья, то все в порядке, потому что, заплатив несколько франков вперед, я получил печку и лампу. Скучать я точно не буду, уверяю тебя. Я нашел «Октябрь» Лермита, женщины на картофельном поле вечером, великолепно. «Ноября» я пока не нашел. Может быть, он есть у тебя? Видел, что в «Figaro illustré» напечатан красивый рисунок Рафаэлли.