Но замыслы русской элиты были куда более масштабны — в Петербурге желали уничтожить Османскую империю, лишив ее всех европейских владений, состоявших из греческих, славянских и валашских земель, установить русский контроль над Босфором и прорваться таким образом в Средиземное море, установив русскую гегемонию не только над Балканами, но даже над Палестиной. Эта пятая, дунайско-босфорская волна русской экспансии, проходившая под лозунгами панславизма, являлась продолжением предыдущей екатерининской экспансии и длилась почти полвека, с 1829 г. по 1878 г., закончившись в итоге крахом.

Почему «расширение русского мира» в этот раз захлебнулось, мы уже можем объяснить — внешняя экспансия, совершаемая на фоне стагнации или деградации социальной системы, всегда терпит неудачу. Почему? Давайте разберем. Когда я говорил о том, что русским повезло жить на землях, которые малоинтересны завоевателям, то лица «патриотического» склада ума, полагаю, сочли своим долгом бурно возмутиться. Мол, изверги поганые только то и делали, что постоянно посягали на святую русскую землицу, желая извести под корень наш славный богоизбранный народ. Да господь не попустил безобразию сему и всяк, кто с мечом к нам приходил, мечом же по оралу и получал.

На самом деле концепт о том, что русские — народ миролюбивый и всегда только защищали свою землю, — не более чем пропагандистский миф. Говорить о каком-то там монгольском нашествии и 300-летнем иге сегодня как-то даже неприлично. История никогда не была наукой, и поэтому историческая пропаганда не выдерживает научных контраргументов. Последние исследования в области генетики не оставили камня на камне от громоздкой теории существования всемирной кочевой империи Чингисхана. Изучение наследственных признаков населения Среднерусской равнины не выявило ни малейшего присутствия гаплогрупп, характерных для забайкальских кочевников.

Более того, исследования показали, что зона контакта между европеоидной и монголоидной расами находилась на территории Западной Сибири и со временем смещалась на восток. То есть экспансия развивалась в строгом соответствии с цивилизационной логикой — от обществ, стоящих на более высокой ступени развития, в направлении развитых слабее. Какой бы красивой и комплиментарной по отношению к тюркским народам ни была пассионарная теория этногенеза Льва Гумилева — это не более чем псевдонаучная демагогия. Наука только тогда становится наукой, когда оперирует измерениями. Наличие генетических признаков можно выявить, измерить и проанализировать, а вот прибора, измеряющего уровень «пассионарности», я что-то не встречал.

Да, на юге земледельческая цивилизация соприкасалась вплотную с кочевыми скотоводческими культурами, и эти контакты не всегда носили мирный характер. Однако именно степняки вынуждены были противостоять экспансии более сильной культуры, но никак не наоборот. Где теперь все эти скифы, хазары, печенеги, половцы и прочие племена, которых историки «прописали» в Диком Поле Северного Причерноморья? Остались лишь реликты вроде гагаузов. Даже в Крыму автохтонные крымские татары составляют ничтожно малую часть, да и уклад их жизни мало чем отличается от уклада завоевателей.

С севера русским ничто не угрожало, кроме арктических антициклонов, несущих засуху летом и морозы зимой. Поэтому самым опасным направлением являлось западное. Конфликты с тевтонцами и ливонцами носили характер пограничных стычек. Да, ледовое побоище широко распиарено в петровское время в рамках создания культа Александра Невского, но было ли оно на самом деле, доподлинно неизвестно. Европейские хронисты XIII века, включая орденских, его почему-то не заметили, отметив лишь небольшой набег русских на крепость Копорье и последующую стычку у Чудского озера, в которой рыцари потеряли убитыми 20 человек. Как бы то ни было, причин для конфликтов между русскими и хозяевами Балтийского побережья не наблюдалось. Здесь отношения диктовались интересами торговли. В руках ганзейских купцов были морские порты и соответственно морская торговля с Европой. Русские же купцы осуществляли транзит между Волжским торговым путем и Северным (до появления Архангельска торговый трафик в северо-западном направлении шел по условному направлению Ярославль — Рига).

Реальное давление Русь испытывала только со стороны братьев-славян. Речь, как нетрудно догадаться, идет о Польше. Именно граница между Московией и Речью Посполитой плясала туда-обратно сильнее всего. Именно поляки осуществляли культурную, религиозную и военную экспансию в восточном направлении. Но это не было игрой в одни ворота. Россия слабела — польские «конкистадоры» проникали вглубь русских земель вплоть до Вологды. Польское королевство переживало упадок — русские отжимали у своих «заклятых друзей» Смоленск и Киев. Шведы же то дружили с русскими против ляхов, то наоборот. Иной раз и потомкам викингов случалось получать люлей от временно замирившихся славян.

Нам важно зафиксировать итог многовекового соперничества: Польша как государственный субъект перестала существовать, а Варшава на протяжении 100 лет являлась русским губернским городом. Русская экспансия победила (скажите за это спасибо царю-антихристу русофобу Петру I и немке Екатерине II). Вряд ли стоит удивляться природной неприязни поляков к русским — ведь именно русские нанесли им самое чувствительное национальное унижение в их истории. Такое не забывается, и при первых же признаках слабости России жажда реванша начинает фонтанировать из всех щелей польского исторического подсознания. Вообще, внешнее проявление русофобии наших соседей — чуткий барометр, сигнализирующий об упадке русского имперского государства.

Итак, если проанализировать характер русской экспансии, то мы увидим следующее: она носила непрерывный характер в восточном направлении, докатившись до Аляски и Калифорнии. На запад же русские продвигались крайне тяжело и за пределы своего этнического ареала вышли крайне незначительно, да и то удержаться ни в Польше, ни в Финляндии не смогли. Минимальным оказалось там и культурное русское влияние. Все логично: развитые социальные системы обладают высокой степенью упругости, успешно сопротивляясь внешнему культурному воздействию со стороны менее развитых цивилизаций.

На «южном фронте» ситуация была совершенно иной. Здесь европеизированная в революционном темпе Российская империя столкнулась с европеизирующейся эволюционным путем архаичной и дряхлеющей Османской империей, чей золотой век пришелся на XVI столетие. Более того, между русскими и турками находился своеобразный буфер в виде вассальных по отношению к Стамбулу балканских христианских народов и слабо цивилизованных магометанских племен Кавказа. Поэтому первый этап южной экспансии, осуществленный в золотую для романовской империи эпоху Екатерины Великой, был в высшей степени успешным. Благодаря самому масштабному во всей предшествующей истории переносу пограничных столбов страна приросла Новороссией, раскинувшейся широкой полосой от Кубани до устья Дуная.

Успех экспансии объясняется в первую очередь тем, что Россия стояла на более высокой ступени развития как социальная система, и тем, что со стороны ведущих европейских держав не только не было реального противодействия, но в какой-то степени … ну, не могу сказать, что они сочувствовали русским, просто не прочь были тоже поживиться за счет раздела наследства «больного человека Европы», как именовали Османскую имерию. Австрия желала подмять под себя Балканы. Франция и Британия пытались утвердить свое морское господство в Средиземноморье (и не только там, спор шел о мировом господстве). Они даже на этой почве немножко передрались — 40 лет с перерывами, выясняли, у кого длиннее и толще. Вплоть до самого Ватерлоо. В этой ситуации Петербург «дружил» то с Лондоном, то с Парижем, и одним из главных условий было непрепятствование русской агрессии против турок. Порой они действовали против турок совместно, как, например, в 1827 г., когда объединенный русско-англо-французский флот разбил турецко-египетско-тунисский.