Об этой особенности социальных систем, переживающих бурное развитие, я уже говорил — они становятся очень нестабильными, их системы управления и общественный уклад часто приходят в состояние дисбаланса, что порой имеет фатальные последствия. Советский Союз, первое в мире социальное государство, погиб не потому, что безнадежно отстал в развитии от современного ему мира, а потому, что слишком резко шагнул в будущее и потерял равновесие на этом пути в неведомое. Точно так же и Венецианская республика, первое в мире капиталистическое государство, погибло задолго до установления в мире капиталистического уклада. Но ведь этот факт не доказывает прогрессивности феодализма? Просто судьба первопроходцев не всегда счастливая.

Ладно, хватит на сегодня громоздких абстракций. Далее поговорим о конкретном состоянии конкретной страны под названием Российская Федерация.

Россия начала бракоразводный процесс со Средневековьем лет на 100–150 позже, чем передовые страны Европы. То, что у нас именуется Петровскими реформами, было самой настоящей революцией опережающего типа. Сначала Петр грубо имплантировал в патриархальное русское общество совершенно чуждую ему элиту западного типа. Причем элита была не просто западного типа, она во многом была импортирована из ментально чуждого России, рационально-протестантского северо-запада Европы. Та часть доморощенной элиты, что не желала «обасурманиваться», безжалостно выкорчевывалась — царь Питер рубил боярам не только бороды, но и головы. Лично.

Места в правящей верхушке после массовых чисток занимали все эти Лефорты, Бироны, Грейги, Минихи, Монсы, Беринги и прочая «немчура», на засилье которой потом 200 лет слезно жаловались друг другу за рюмочкой природные дворяне-русаки, обойденные в чинах чужаками (обрусевшими, но все равно не ставшими своими). Можно проклинать бесноватого царя за сотни тысяч загубленных в топях Ингерманландии христианских душ, за сорванные со звонниц колокола, за насаждение в Святой Руси безбожных наук и прочего чародейства. Но лично я не будут подпевать в хоре славянофилов, воющих о том, что, вешая стрельцов, царь Петр распинал русскую душу.

Наверное, по-человечески стрельцам и можно посочувствовать, но такова уж неумолимая логика любой революции — тех, кто ее не понимает, не принимает или, тем более, пытается ей противостоять, она безжалостно сметает со своего пути. Нет времени на объяснения и перевоспитание, действует простой принцип «Кто не с нами, тот против нас». Стрельцы были сущностью из старого мира и должны были уступить место новому укладу, в данном случае — новому армейскому укладу. Ходили при царевне Софье стрельцы с казаками и дворянским ополчением на турок, да вернулись не солоно хлебавши, получив тумаков от татар. Согласитесь, что под Полтавой ряды стрельцов и ватаги дворянской конницы с дедовскими саблями да в прадедовых остроконечных шлемах выглядели бы просто карикатурно в сравнении со шведскими гренадерами и драгунами. Нетрудно предсказать итоги кампании 1812 г., если бы французским маршалам, умеющим виртуозно маневрировать на поле боя массами отлично обученных регулярных войск, противостояла поместная кавалерия «со боевые холопы», умевшая биться только в стиле «толпа на толпу».

Именно созданная Петром русская регулярная армия смогла доказать право России на существование. И смогла именно потому, что отказалась от всякой русскости, будучи на 100 % скроенной по иноземным лекалам. Ну ладно, на 90 %. Но тут уж виной стала наша бедность. Не было в казне денег на наемную армию, и от принципа комплектования вооруженных сил по найму отказались после разгрома под Нарвой. Плюнув на передовые европейские моды, перешли к архаичному рекрутскому набору, благо пока в России сохранялось крепостничество, 25-летняя служба в армии была всего лишь видом повинности для тяглового люда. Да и офицеры в армии еще долго получали плату преимущественно деревеньками да мужиками-рабами. Но то был вынужденный компромисс между осовремененной надстройкой и архаичным базисом. Этот компромисс продержался полтора века, будучи разрушенным только проигранной Крымской войной.

Вообще, петровская вестернизация коснулась принципиально только надстройки, чем ближе к низам общества, тем слабее ощущалось ее влияние, практически никак не затронув быта, хозяйственного уклада и сознания крестьян (ну, разве что картофель, ранее неведомый русским, получил широкое распространение). Да, критики Петра были правы — его преобразования часто носили чисто внешний, обезьяний характер, были поверхностными, а местами даже и вредными. Но нельзя отрицать и того, что именно усилиями Петра Алексеевича на Руси появилось светское книгопечатание, наука (до этого никакой науки церковь не допускала!), светское образование, мануфактурное производство, изящные искусства, регулярное почтовое сообщение, централизованная администрация и многое другое, без чего государство в просвещенном XVIII столетии просто не могло существовать.

Кто-то хочет сказать, что революции обходятся обществу в очень большую цену? Однако цена отказа от революции всегда выше. Да, по некоторым оценкам безумства Петра стоили русскому государству 25 % населения. Но не будь этих безумств, затхлая Московия не только не стала бы Российской империей, она бы вообще исчезла, как государство Майя, Хазария и Ромея. Законы развития социальных систем неумолимы: аутсайдеры цивилизационной гонки погибают, становятся ресурсом для более успешных обществ. Об этом я рекомендую всегда помнить.

Если говорить о главном стимуле Петровской революции, то его следует искать все в том же меркантильном торговом интересе. Флот нужен был для доставки русских товаров в заграничные порты, поскольку в противном случае 200 %-ная маржа доставалась иноземным торговым монополиям, скупавшим мед, лен, пеньку, строевой лес, кожи, меха и прочий полуфабрикат по заниженным ценам в Архангельске. Хлебная торговля вообще была невозможна из-за отсутствия выходов в Черное море по Дону и Днепру (возить же зерно санным путем в Архангельск, мягко говоря, нерентабельно). Волжский торговый путь, который кормил Русь в предыдущие века, утратил свое значение после того, как европейцы наладили океанские коммуникации с Персией, Индией и даже Китаем.

Но, чтобы построить кораблестроительные верфи, нужно было отобрать у шведов балтийское побережье, а у турок — черноморское. Для этого потребна регулярная армия европейского типа. Ее надо одеть, обуть и вооружить, для чего заводятся суконные мануфактуры, ружейные и железоделательные заводы. Своими силами тут никак не обойтись, приходилось заказывать из Европы в качестве учителей офицеров, инженеров, моряков, геологов, врачей и даже музыкантов. И всех этих «гастарбайтеров» можно было заманить только пряником, приходилось авансом включать их в элиту, обеспечивать высокий уровень благосостояния (из-за чего неимоверно увеличилась нагрузка на податные сословия) и «секвестировать» доморощенную консервативную боярскую верхушку, которая в новых условиях потеряла всякую ценность. Опережающая революция — это революция, чаще всего совершаемая сверху, и хотя в случае ее успеха выигрывает все общество, в первую очередь ее бенефициаром становится революционная часть правящего класса (реакционная часть закономерно идет в расход).

А нельзя ли как-нибудь добиться того же результата эволюционным путем? Конечно можно, если не очень доброжелательные соседи благородно подождут, пока вы прокачаете свою цивилизацию до 80-го левела, и только потом бросят вам вызов. Главный выигрыш, который дает революция, — это выигрыш во времени, только революционным рывком можно было преодолеть полуторавековое отставание Московии от Запада. Но дело в том, что, даже догнав и формально даже превзойдя Европу в имперском могуществе, Россия все равно чудовищно отставала от мировых лидеров в КАЧЕСТВЕННЫХ показателях развития.