Третья должность контрразведчика должна была быть заполнена армией. Вместо того, чтобы ждать, пока армейская кадровая система пришлет ему клона Стью и меня, Дуг решил лично участвовать в процессе отбора, сделав несколько телефонных звонков, чтобы найти кого-то, кто хотя бы обладал некоторыми навыками, которые он искал в качестве заместителя командира участка в Воткинске.

В середине июля 1988 года, после моего возвращения из первоначальной командировки в Воткинск, Дуг попросил меня провести телефонное собеседование с кандидатом на третью должность в контрразведке. На другом конце провода был первый лейтенант армии США Джон Сарториус, который в то время заканчивал свою официальную подготовку в качестве офицера разведки в Форт-Уачука, штат Аризона.

Я приложил к этому все свои усилия в Корпусе морской пехоты. «Вы офицер контрразведки?» — спросил я. На другом конце провода последовало легкое колебание, прежде чем ответить. «Я обучен контрразведке».

Проверено.

«Вы говорите по-русски?» Голос на другом конце провода взорвался потоком сложных славянских звуков, которые, как подсказал мне мой мозг, на самом деле были русским языком.

Проверено.

«Есть ли у вас какой-либо соответствующий опыт?» Снова легкое колебание на другом конце провода. «Я был ранее завербован и служил в Западной Германии».

«Какую работу вы выполняли?» — спросил я, пробуя глубже. «Я не могу сказать вам по этой линии, — сказал он. — Но это касалось русского языка».

Секретные беличьи штучки; должно быть, это хорошо.

Проверено.

Завершив свое подробное собеседование перед приемом на работу, я спросил Джона, когда он может приступить к работе.

«Полковник Энглунд связывается с моим начальником отделения, чтобы получить приказы о сокращении, как только я закончу свою школу».

Стало ясно, что Дуг уже принял решение, и я был там только для того, чтобы поставить галочку в блоке «контрразведка».

Проверено.

Моя первая встреча лицом к лицу с Джоном была полной противоположностью, по впечатлению, моей встрече со Стью. Я вернулся в Воткинск в конце июля и заканчивал шестинедельную командировку, когда Джон прибыл для своей первоначальной ротации в Воткинске. Я готовился к пробежке на 3 мили (4,8 км), и Джон спросил, может ли он присоединиться ко мне. «Ты не отстанешь?» — спросил я, как может только офицер Корпуса морской пехоты, презирающий всю остальную «неморскую» жизнь. Джон сказал: «Да». Я осмотрел его с ног до головы и пришел к выводу, что он не мог.

Я был прав насчет забега — я оторвался от старта, и он так и не догнал меня. Но это было не из-за отсутствия попыток. Это произвело на меня впечатление — в этом парне не было никакого стремления бросить курить. И вскоре стало очевидно, что Джона отправили в Воткинск ни в коем случае не для того, чтобы заниматься физкультурой. Его также не послали выполнять роль офицера контрразведки — единственной подготовкой, которую он получил в контрразведке, были вводные курсы, которые он прошел на базе Уачука (в защиту Джона, он сказал правду во время нашего интервью — отчасти).

Джон обладал сочетанием лингвистических навыков, исторической и культурной осведомленности и необузданным аналитическим талантом, что делало его идеальным инспектором. Он не был прирожденным боевым лидером, но это была не та работа, для которой его привлекли. Что он действительно делал, так это подавал пример, устанавливая стандарты совершенства и внимания к деталям, которые заставляли простых смертных, таких как я, изумленно моргать в стороне. Джон мог прочитать текст, связанный с договором, и сразу определить, какие части имеют отношение к делу, какие части содержат двусмысленности, и предложить ряд вариантов того, как разрешить двусмысленности, все из которых были бы жизнеспособными. Этот талант был отточен прошлым, которое, как и все мы, было сформировано реалиями холодной войны.

После окончания средней школы в 1977 году Джон завербовался в армию, где прошел подготовку оператора перехвата русского языка. После окончания Института языка Министерства обороны Джон был направлен в Западную Германию, на полевую станцию Аугсбург, сверхсекретный объект для перехвата

сообщений, находящийся в ведении АНБ, но укомплектованный сотрудниками армейской разведки.

Полевая станция «Аугсбург» управляла гигантской круглой антенной решеткой «Вулленвебер», известной как AN/FLR-9, частью глобальной сети аналогичных радаров, известных как «Железный конь», отвечающих за обнаружение и перехват высокочастотных сообщений. Работа Джона, как русского лингвиста, заключалась в прослушивании советских сообщений через границу в Чехословакии и Восточной Германии, пытаясь собрать разведданные, которые были бы полезны лицам, принимающим военные решения — некоторым из наиболее строго засекреченных работ, выполненных военной разведкой в то время. Джон служил в Аугсбурге в конце 1970-х и начале 1980-х годов, где он с отличием выполнял свои обязанности.

Ближе к концу своего призыва в 1983 году Джон убедил армию предоставить ему стипендию ROTC, которую он использовал, чтобы закончить последние два года обучения в колледже Калифорнийского университета в Беркли по специальности «Русский язык и литература». Джон воспользовался семестровой программой обучения за границей в Ленинграде, где он еще больше погрузился в советскую культуру и русский язык. После окончания учебы в 1985 году Джон отложил прием на работу в пользу получения ученой степени. Он переехал в Вашингтон, округ Колумбия, где получил степень магистра в области изучения русского региона в Джорджтауне, работая полный рабочий день в Центре военно-морского анализа (CNA), частном аналитическом центре, который специализировался на изучении текущих тенденций в развитии советского военно-морского флота. В конце концов армия догнала Джона, отправив его на службу. Именно там его нашел Дуг Энглунд, на полпути к окончанию базового курса офицера разведки.

Что делало присутствие офицеров роты, таких как я, Стью и Джон, в Воткинске примечательным, так это тот факт, что нас там не должно было быть. Мы просто не подходили под модель, предложенную генералом Ладжуа, когда он использовал специалиста по советским иностранным делам в качестве стандарта для инспектора OSIA. Однако инспекции по контролю объектов не были похожи ни на один другой аспект миссии OSIA. Для тех, кто готовился к отправке в Воткинск, назначение казалось очень похожим на сбивающее с толку путешествие по кроличьей норе, в некую неструктурированную страну фантазий, которую презирает большинство военных офицеров. «Советские» FAO должны были сыграть важную роль в Воткинске, хотя бы по той причине, что они должны были установить структуру и дисциплину в ситуации, которая, предоставленная самой себе, могла легко выйти из-под контроля. Но была также роль и для тех младших офицеров, которые, поскольку мы были достаточно молоды и дерзки, чтобы не знать ничего лучшего, приняли хаос как новую норму и процветали.