Существо с забавным сожалением вытянуло губы трубочкой.

— Фью-и-ить! Я ничего не понимаю в этих новых названиях. Где это? Что там есть?

— Волшебный лес, — вспомнила Катя рассказ Яно о Грани.

— Фью-и-ить! Фью-и-ить! Волшебный лес? Тебе надо туда? Ты хочешь просить помощи у лесной Хозяйки?

— Да, да, — на всякий случай согласилась Катя.

Тебе нужно все время идти на юг. Юг — это туда, — существо махнуло тонкой ручкой. — Но я смогу пропросить тебя только до конца болота. Фью-и-ить! Нам, болотницам, нельзя показываться людям на глаза. Нынешние люди злые, они убивают нас. За болотом будет поле. Дорога через него проведет тебя через Понежину в Восточные земли — я не знаю, как они теперь называются. Если дальше идти на юг, то попадешь в Постороженки. Наверное, это и есть Венсид. Иди за мной! Следи за болотным огоньком, иначе попадешь в трясину.

Существо поднялось с детской грацией, и Катя подумала, что имеет дело с особью женского пола. Болотница! Наверное, это кикимора — зеленоволосая девчонка, которая живет на болоте и заманивает доверчивых добрых молодцев в трясину. В другое время Катя непременно предпочла бы более надежного провожатого, но теперь выбирать не приходилось. Болотный огонек уже маячил метрах в двадцати от нее, а на земле таял едва заметный зеленоватый след. Стараясь наступать точно на него, девушка поспешила вслед за болотницей.

Огонек двигался зигзагом, и Кате приходилось быть очень внимательной. Вокруг в неверном свете луны блестела вода — безобидные лужицы, которые скрывали смертоносную топь. Болотница быстро-быстро прыгала с кочки на кочку, подбирая подол рубахи, а иногда помогая себе руками. Через два часа утомительного путешествия девушка взмолилась об отдыхе.

— К рассвету нам надо добраться до полей, — забеспокоилась болотница. — При дневном свете мне лучше прятаться в самом сердце трясины, там, куда не ступала человеческая нога. Когда это ты успела устать? Ну да ладно, посидим минутку.

Катя, с облегчением вздохнув, достала из кармана куртки яблоко и лепешки.

— Будешь? — протянула она кусок лепешки своей спутнице.

Та застенчиво улыбнулась, захлопала ресницами и взяла еду. Между пальцев Катя заметила перепонки.

— Ты добрая. Фью-и-ить! Говорят, раньше все люди были такие. Но я этого не помню. Я родилась, когда страшный темный демон уже поселился в этих краях.

— Домгал?

— Тише! — болотница присела, вжав голову в плечи. — Ночью это имя произносить нельзя. Он извел всех — лесных духов, полудниц, домовых… С богами демон справиться не смог. Но боги сами не захотели жить с ним в одном мире. Они нашли какой-то способ и улизнули из Фенлана. А вслед за ними бежал весь волшебный народец. Осталась только лесная Хозяйка. Волшебный лес надежно хранит ее от Домгал а…

— А кто она? Богиня?

Болотница пожала худенькими плечами.

— Нет, наверное. Богам молятся люди. А она — душа леса, она не нуждается в молитвах. Поэтому она и осталась в Фенлане.

— А ты? — спросила Катя.

— Мои родители тоже решили остаться, — грустно вздохнула болотница. — Они сказали, что не вынесут разлуки с родиной. Они верили, что болота их защитят. Но потом страшные демоны выследили нашу семью. Родители велели моей старшей сестре взять меня и братишку и спрятаться посреди самой непроходимой топи. Родители погибли, — всхлипнула болотница. — Демоны растерзали их.

Катя осторожно коснулась зеленых волос.

— Пожалуйста, не плачь. Как тебя зовут?

— Фиофанта, — проговорила болотница.

— А меня Катя. Хочешь яблоко?

Фиофанта кивнула несколько раз, продолжая всхлипывать. Но, взяв яблоко, она вонзила в него острые зубы и быстро-быстро, как белка, сгрызла его.

— Вкусно! — заметила она, выбрасывая огрызок. — И семечки. Может быть, у нас на болоте вырастет яблоня… Знаешь, на болотах трудно прокормиться. Родители рассказывали, что раньше люди приносили нам угощение, а мы за это провожали их через болота. Сегодня все получилось, как раньше. Пойдем, нам пора!

Первые признаки рассвета уже появились в небе, когда Катя, наконец, ступила на твердую землю. Фиофанта тревожно оглядывалась, но не бросила свою спутницу, пока та не вышла на дорогу. Потом болотница сразу же побежала обратно, и Катя услышала из гуманной темноты болот прощальное: «Фыо-и-ить!»

Золотистая пыльца струилась над поляной, посреди которой, убаюканные семенами грезы-травы, лежали три человека. Они спали, но сон их был необычен: нее трое были так бледны и так редко дышали, что казались мертвецами. Греза-трава дарила им странные сны, а взамен малыми частицами отнимала душу, чтобы вместе с последней частицей сон превратился в тихую смерть…

…Просторная светлая комната распахивала перед Василием дверь. Он возвращался с войны — или из трудного похода, заросший клокастой бородой, в изорванной одежде, с ногами, стоптанными до крови. Он которую ночь не мог сомкнуть глаз, потому что сны были похожи на фильмы ужасов. Память еще хранила ад, через который он прошел, но глаза уже стремились вперед, к белой стене, где у раскрытого окна стояла юная женщина, закутанная в светлое покрывало. Ветер засыпал подоконник цветами вишни, спутывал легкие волосы. Свет слепил глаза, и Василий не мог разглядеть, улыбается женщина или нет… А потом вдруг все замелькало, словно кадры кинопленки, пущенной задом наперед; светлая комната распалась на куски, куски превратились в обрывки бумаги и унеслись прочь. Вокруг было поле, дымящееся после недавнего пожара. Пахло гарью. На горизонте мелькали неясные темные тени каких-то жутких существ. Значит, комната и женщина ему приснились. Сейчас он точно знал, что видел этот сон не впервые и что когда— нибудь, когда он пройдет предначертанный ему круг испытаний, светлая комната превратится в явь…

Иван слышал голоса. Злой женский смех, детский плач, пьяную ругань. Голоса не обращались к нему, но он знал, что говорят именно о нем. Но вот странно: язык был русский, однако слов нельзя было разобрать. А ему было очень важно понять, о чем идет речь. Он пробовал прислушиваться к кому-нибудь одному, но шум тут же сбивал его с толку. Потом низкие красивые голоса запели церковную службу. Иван прекрасно знал ее текст и хотел подпеть, но вдруг обнаружил, что онемел. Он раскрывал рот, словно рыба, вытащенная из воды, но не мог издать ни звука. А в льющемся пении почему-то не было знакомых фраз. И вдруг он понял, в чем дело: он больше не существовал целиком; от него остался только слух, но ни зрения, ни даже разума не было. Он казался сам себе колечком от сигаретного дыма, сквозь которое проходили звуки. Он знал: теперь так будет всегда. Впереди вечность…

Яно открыл глаза от влажного прикосновения и увидел огромную звериную морду с мокрым холодным носом. Прямо над ним, горячо дыша в лицо, стояла помятая темно-серая волчица. Страшные зубы были приоткрыты в приветливой улыбке.