Наконец, ведя лошадей в поводу вышли за ворота. Сонный Акке, махнул нам на прощание рукой, и принялся закрывать воротину.

Вот-вот должно было взойти солнце, и нашу низину потихоньку заносило туманом. Зябко кутаясь в плащ, который уже считал своим, я тупо следовал за бредущей впереди конской жопой. В отведенной назад левой руке повод, правой придерживаю полу плаща, взгляд в землю, на периодически вплывающие «в кадр» бабки задних копыт. В голове — вакуум и отупение.

После памятного дня у ярла меня как в воду опустили. Перспективы впереди никакой, а покончить с собой? Не знаю. И вот не сказать, чтоб смерти боюсь, но… Как-то не по мне это. Так и живу, как в тумане. Зачем? Да и сам не понимаю. Просто — живу.

Пару дней, пока шел пир я слонялся по округе. Леса там хорошие, по большей степени хвойные, почти без подлеска. Просто сказка, а не леса, не то, что окружающее нас безобразие. На второй день, с самого ранья в гостинку заглянул довольный Калле, заговорщически подмигивая передал полную суму всякой снеди. Под восторженно-захлебывающиеся рассказы парня наскоро перекусили с Мари и Хрутом., после чего пацан вновь ускользнул в мир «настоящих воинов». Хрут потом немного потаскал меня по лавкам. Кажется я ему даже помогал, быстро пересчитывая те или иные товары в пенинги, эйриры или другие товары. Пару раз это даже помогло, ибо ушлые торговцы пытались надуть нас с курсом.

Тинг помню плохо. На поле, которое я по наивности назвал футбольным, собралась здоровенная толпа мужиков. Привыкнув, за месяц жизни в одале Йоргена к огромным, незаселенным пространствам я даже удивился вначале — откуда здесь столько народу? Присутствовали и ярл с сыном и свежеобразовавшимся зятем. Что за вопросы решали? Да мне как-то по барабану. Помню только Сигмунд выступил, объявил, что набирает добровольцев команду.

Еще день ушел на поездку нашей «большой тройки» — Йорген, Сигмунд и Фритьеф к Кроку-Корабельщику, который базировался в Дубовой гавани — день пути по берегу, или пару часов гребли через залив.

Дорогу домой почти не запомнил — шли и шли. Ели, спали, снова шли. Временами попадали под легкие дождики, и Йорген переживал — успели ли убрать хлеб? Но когда вернулись, Инга бодро отрапортовала, что «усе в порядке, шеф». Краем сознания отметил, как слегка выдохнули девчонки-работницы.

Вечером это дело неплохо отметили, с пивом, традиционными песнями-плясками, блеванием во дворе и прочими атрибутами «пира-горой». Ночью еле заснул из-за раздающихся вокруг охов-стонов, хорошо еще дощатый пол не скрипит как металлическая кровать. Похоже секса не досталось только детям, мне, да Асе. Я хоть и поймал ее мимолетный, слегка задумчивый взгляд, но черт возьми! Так-то она моя двоюродная сестра, да и старше на пять лет! Притворившись валенком, завернулся в одеяло и сделал вид что уснул мертвецким сном.

А на утро меня растолкал Фритьеф.

* * *

— Слушай, Фритьеф, а что за канитель с шерстью?

Я пристроился рядом с мерно покачивающимся в седле пожилым гигантом. Солнце поднялось уже достаточно высоко, туман рассеялся, и мы наконец-то поехали верхом. Хотя по такой дороге — холмы да пригорки, что на лошади, что пешком: сильно не разгонишься.

— Парус шить будем, — на секунду вынырнув из своих дум ответил ветеран.

— В смысле, парус? А он из чего, из шерсти что ли?

Я слегка подофигел. Для меня шерстяные изделия всегда ассоциировались с чем-то хоть и теплым, но весьма непрочным.

— А из чего еще? — искренне удивился Фритьеф.

— Ну… — я «завис».

Блин, а из чего их шьют-то? Вообще вроде как джинсы проходили когда-то по статье «штаны из парусины». Вспомнил, чуть ли не забытую джинсу, как там? Сто процентный «коттон»? Ну да, прочная тряпка, не враз порвешь. Хотел было уже ляпнуть «из хлопка» да тут же сообразил, что хлопок и местность навроде Норвегии как-то не сильно стыкуются. Хлопок, если правильно помню у нас в Узбекистане выращивают?

— Не знаю, — сдался наконец.

— Конечно из шерсти, из чего же еще! — сказал Фритьеф так, как будто это было: «а чем ты дышишь? — не знаю… воздухом? — ну конечно воздухом, чем еще!»

— Но ведь шерсть, она же непрочная?

Я почему-то вспомнил вязанные шерстяные носки, которые задолбался чинить. Представил себе такой гигантский носок, растянутый вместо паруса.

— У тебя рубашка из чего, — покосился мне на грудь ехидно ухмыляющийся воин.

— Да хрен ее… Кажись из сукна. А-а-а… — стало доходить, — так сукно, это шерсть что ли?

Мда, такого взгляда удосужился, аж стыдно стало. Почти.

— А из чего еще его делать? — вздохнул Фритьеф, — Как растет лен сам видишь, его мало. Можно было бы из пеньки… — покосился на меня, решил, что пояснять необходимо, — из высокой травы делают, типа крапивы или конопли, но она жесткая, на канаты еще сгодится… да тоже мало, где растет. А шерсть, если ее в правильное время собрать, хорошенько вычесать да спрясть тонкую нить, а потом ткать тщательно, плотно-плотно… Такой парус долго служить будет! Будешь бережно ухаживать, лет тридцать прослужит.

Тридцать лет? По-моему, орк что-то путает. Это ж на ветру, да в соленых брызгах!

— И когда это, правильное время? — спросил больше, чтоб разговор поддержать, но видно Фритьефу было в охотку поговорить не про крестьянское житье-бытье, а вспомнить времена, когда и сам по морю ходил.

— Стригут в начале июня, тогда она лучше кожным салом пропитана, еще не успела на солнце обгореть, да ветром высушиться. Йорген оказывается уже давно задумал сына в форинги определить, корабль собственный заиметь. — он мечтательно прикрыл глаза на пару секунд, — Даже мне ничего не говорил, тихушник старый. Видать боялся, что тролли удачу украдут, не сбудется начинание. Сейчас, парень, все свободные женские руки будут заняты: чесать да прясть, а потом уже и ткать, даже Инга говорила, что за прялку сядет. И все равно, не помог бы Йоргенов зять, к весне не успели бы.

Вдруг он, даже не меняясь в лице выхватил из-за пояса маленький топорик, и одним движением запустил в редкие заросли. Я вздрогнул — из кустов раздался истошный крик, будто кошке лапу отдавили. Фритьеф, в два прыжка метнулся туда же, я только успел перехватить брошенный повод, короткий добивающий удар, и вот он распрямился во весь рост, держа в руке тушку зайца.

— А вот и свежатина! — заявил довольно, улыбаясь во всю пасть.

Но все равно, еще часа два или три мы шли и ехали, где пешком, где верхами, пока наконец Фритьеф не объявил привал. Пока я расседлывал и стреноживал лошадей, предварительно освободив от ноши, он успел уже развести небольшой костерок, освежевать тушку, посожалев, что не сезон и шкурка «бросовая».

— Скорей бы зима, — чуть ли не мечтательно проговорил воин, — наконец-то на охоту нормально можно будет сходить, а не бить острогой лосося в реке.

Я хмыкнул, охота так охота. Мне лично, теперь, по барабану.