Сокровища, спрятанные прево в Бастилии, конфисковали в пользу тех, кто намеревался лишить его жизн. [12].

Оставшись без слуг, дофин, в сущности, оказался узником в собственном дворце.

Бургиньоны вновь нашили на одежду бургундский крест, и цвета Бургундии становятся символом мятежа.

Жители столицы в ужасе; как об особой милости они просят главарей бунтовщиков дозволения нацепить на себя цвета Бургундии; те, кому в этой милости отказывают, немедленно попадают в проскрипционный список.

В Париже возобновляются грабежи, резня и насилие, но священники благословляют мятежников.

Негодяи действуют с размахом; герцог и королева составили список неугодных лиц, и, хотя мятежники знали, что в этом списке не менее тридцати человек, служивших как государю, так и его сыну, они заставили короля и дофина подписать его; имена остальных жертв огласили под звуки труб. Ворота Парижа закрыли, на всех улицах разместили караульных.

Вдохновленные своей безнаказанностью, мятежники вознамерились вновь отправиться к королю. Монах-кармелит, взявший на себя роль оратора бунтующей толпы, потребовал покарать правителей за их произвол и небрежение по отношению к народу. Также он потребовал выпустить на свободу всех, кого арестовали по приказу орлеанистов. Толпа, следовавшая за своим оратором вплоть до покоев короля, громкими криками поддерживала все, что он изрекал от ее имени.

В тот день лицемерие герцога и королевы проявилось в полной мере. Нацепив на себя личину неведения, дабы скрыть свою причастность к мятежу, герцог вышел навстречу черни и приказал ей расступиться; направившись к королю, он вручил ему новый проскрипционный список, куда королева позаботилась внести собственного брата, своего исповедника и более двадцати придворных дам, иначе говоря, всех, кем она имела основания быть недовольной; этих людей хитрость ее решила принести в жертву мстительности. Указанных лиц, вне зависимости от пола, связали попарно и доставили в Консьержери, после чего заставили короля назначить для них судей.

С этой минуты беззакония умножились, и преступление, вырвавшись из адской бездны, вихрем пронеслось по улицам Парижа, предшествуемое горгонами, в руках которых извивались язвящие жалом змеи.

Всех, кто не принадлежал к партии бургиньонов, ловили, отводили в тюрьму и там разбивали головы цепями; оттащив тело от стены, к ней немедленно подтаскивали нового пленника, возможно брата или родственника несчастного мертвеца, чье тело валялось здесь же; одежды новых жертв пятнали брызги крови и мозгов убиенных ранее.

Как водится, победившая партия включала в страшные списки всех своих личных врагов, и меч правосудия превратился в стилет убийцы.

Распоясавшийся народ пожелал диктовать свои законы — таковы прихоти анархии, во все времена стремящейся узаконить учиненные под ее эгидой беспорядки и придать им видимость справедливости.

Разгул низменных страстей получил свое оформление в так называемом кабошьенском ордонансе, названном так по имени прославленного главаря восстания Кабоша. Король скрепя сердце повелел парламенту утвердить сей ордонанс; парламент повеление исполнил.

Обожаемая всеми гнусными возмутителями спокойствия, Изабелла получала огромные суммы от всех, кто соглашался выкупить свою жизнь; она делила их с герцогом, и этими же деньгами оба оплачивали своих прислужников.

Никогда не забывая о мести, Изабелла почувствовала, что настал момент наконец разделаться с несчастным Дезессаром; по ее приказу его вывели из Консьержери и, привязав к деревянной решетке, потащили к дому Кокий, что на улице Сен-Дени; там его взгромоздили на телегу. Все еще надеясь на освобождение, Дезессар улыбался народу, окружавшему его телегу, но, увидев впереди плаху, он понял, что его надежды на спасение напрасны. Ему отрубили голову, и чернь, надев ее на конец пики, долго разгуливала с ней по городу; тело Дезессара отвезли на Монфокон и бросили там среди гниющих трупов.

Изощренные политики, оба чудовища не могли не понимать, что упоение местью не бывает долгим, — спустивший с цепи тигра рискует быть им же и сожран.

Став узником в собственном дворце, дофин в тишине лелеял ненависть к своим тиранам, и корни этой ненависти уходили необычайно глубоко. Никто не уважал этого несчастного принца, все забыли о своем долге по отношению к нему, а некоторые даже дерзали публично оскорблять его.

Как-то раз командир парижского ополчения Жаквиль, совершая вместе с дозором вечерний обход, услышал шум, доносившийся из дворца Сен-Поль, и ворвался прямо в гостиную молодого принца, где тот, пытаясь развеять грусть, устроил бал, куда пригласил всех своих немногочисленных придворных. Жаквиль дерзко упрекнул принца за якобы неподобающее поведение; дофин, справедливо раздраженный, выхватил кинжал и нанес ему удар, без сомнения повергнувший бы Жаквиля наземь, если бы на разбойнике не оказалось кольчуги. Невесть откуда взявшийся герцог Бургундский восстановил порядок, однако остерегся упрекнуть Жаквиля. После столь неслыханного оскорбления дофин немедленно вступил в переговоры с орлеанистами. В результате решили созвать собрание в Понтуазе и пригласить на него герцога Бургундского. Герцог явился, обуреваемый дурным предчувствием: ему чудилось, что все его закулисные махинации вот-вот раскроют. Впрочем, он полагал, что дофин прибыть не сможет, ибо чернь удерживала его в городе, а значит, любые поползновения заключить мир останутся исключительно на словах; неожиданно королева, собрав на тайное совещание предводителей своих сторонников, обратилась к ним со следующей речью.

— Отважные защитники правого дела, — произнесла она, — неужели вы позволите одурачить себя интриганам, выступающим против наших общих интересов? Собирая вас в прошлый раз, я предупреждала о такой опасности; сегодня мы, как никогда, обязаны быть настороже. Дофин жаждет примирения только потому, что Жаквиль, командир парижского ополчения, ревностно исполнявший полученный им приказ, привел его в дурное расположение духа. Мой сын полагает себя вправе не подчиняться суровым правилам, введенным мудрыми советниками, и нам придется выразить ему свое неудовольствие. Перестав поддерживать партию бургиньонов, он примкнул к партии герцога Орлеанского; сей безумный молодой человек не подозревает, что ему уготовано место первой жертвы заговорщиков, думающих только о мести. А что станет с вами, друзья мои, если эта кровожадная партия начнет хозяйничать в Париже? Кинжалы, спрятавшиеся при виде вашей храбрости, вонзятся вам в грудь, на площадях вырастут эшафоты; для этих мерзавцев нет ничего святого: поджоги, убийства, грабежи и насилие превратятся в их основное занятие. В этом вы можете не сомневаться. Так пусть же ужасные картины разрушений вновь возникнут перед вашим взором, дабы вам не пришлось наяву оплакивать не только всеобщее разорение, но и собственные надежды на счастливую участь, равно как и неизбежную гибель любимого вами правителя… утрату несчастного ребенка, в урочный день обязанного сменить его на троне… Желая прервать династию, эти чудовища непременно уничтожат его. Поверьте, строгие меры, вынужденно применяемые нами до сих пор, имели целью предупредить их злобу; мы старались вести себя так же, как они. Если нам и пришлось пролить немного крови, то лишь для того, чтобы они не пролили море вашей крови, а потому не следует вменять нам в вину все, что сделано исключительно для вашей безопасности. Добродетельные защитники истинного права, не допустите бедствий, кои я вам только что живописала; напоминаю вам: они готовы раздавить вас. Немедленно ознакомьтесь со статьями, положенными ими в основу мирного договора, и сделайте так, как внушит вам ваша мудрость. И помните: решимость должна идти рука об руку с бдительностью. Только бдительность спасет вас от расставленных врагами капканов; я могу только дать вам разумный совет и предоставить силы свои, дарованные мне Господом, в распоряжение Иоанна, выступившего на защиту правого дела.