На самом дне тусклых глаз начальника конторы, которые он во время всего объяснения переводил с Гаврилы на меня и обратно, заплясал азартный огонек, с каждой секундой становящийся все ярче и грозящий, подобно искре Ильича, разгореться в пламя. Могу себе представить, что за мысли, радостные да удалые, закрутились в небольшом мозгу народного милиционера! Впрочем, для меня лично они вряд ли могли означать что-то хорошее.

– Ну-ну! Так… Молодец, Дергачев! Пресек, что называется, на корню! Не пойму только, что же здесь для нас с тобой неприятного? По-моему, все идет как нельзя лучше!

Гаврила Дергачев помялся некоторое время и извиняющимся тоном пояснил:

– Все бы хорошо, товарищ Пузанов, да вот только новенького я нашего по недомыслию с собой взял. Этого… Колтыша. Пускай, думаю, молодой посмотрит да поучится малость…

– Ну, не тяни, скотина! Что еще?! – толстяк запыхтел и заерзал на стуле от нетерпения. Черт бы побрал этих нерадивых подчиненных! Мало того, что напортачил там чего-то, так еще и двух слов связать не может!

– Ну, а он возьми да и скажи супруге-то товарища Алеянца, пройдемте, дескать, с нами, гражданочка, заявление писать станете…

– А та?

– А что – та? И без того какая-то странная, а тут уж как осклабилась, так я и сам чуть в штаны не наделал. Беда теперь, однако, будет…

Дергачев, и без того чувствовавший себя не очень уверенно, теперь и вовсе сник, ссутулился и покрутил головой в поисках стула.

– Да нет уж, любезный, придется тебе теперь постоять! – зашипел на коллегу Пузанов, чуть оторвав свой зад от кресла и нависнув над столом. – Теперь долго навытяжку стоять будешь, падаль, а слово «сидеть» приобретет для тебя скоро совсем другой смысл!

– Да позвольте, товарищ Пузанов! Я-то тут причем?! Я ведь все по правилам, по инструкциям… Новеньких обучать надобно, вот я и… Да может, обойдется еще?

Голос еще совсем недавно такого бравого обладателя нагана звучал теперь жалобно и почти умоляюще. У меня складывалось впечатление, что набранная из местных бездельников захолустная милиция к тридцатому году совсем не набралась еще того опыта в интригах и закулисных играх, который я за ней знал. Где ж это было видано, чтобы правоохранители моей юности робели перед чьей-то там женой или, тем более, вели подобные разговоры в присутствии задержанного? Просто дикость какая-то!

Хозяин кабинета набрал полную грудь спертого сизого воздуха и с шипением выпустил его снова, а вместе с ним, казалось, и весь свой начальственный педагогический гнев. Затем он вновь опустился в свое потертое кресло и, скрутив толстыми, но ловкими пальцами себе папиросу, закурил. Плотная струя крепкого дыма влилась в насыщенную табачными смолами атмосферу кабинета и рассосалась в ней. Весь вид начальника участка выражал теперь готовность к обсуждению дальнейших действий и поиску разумного выхода из ситуации. Дергачев, несомненно, знал своего шефа и эту его склонность к быстрой смене настроения, потому что, отыскав-таки где-то некое подобие табурета, чинно на него уселся и даже несколько приосанился. Тем временем вернулся из соседней комнаты Корнеев и поставил перед Пузановым стакан горячего чаю в вычурном подстаканнике, должно быть, также выменянном пролетариатом у поработителей на «свои цепи». Видимо, глава участка рабоче-крестьянской милиции не употреблял сегодня спиртного.

– Вот мы и увидим, обойдется или нет. Точно, Корнеев?

– Что, простите? – переспросил вновь занявший свое место слева от стола «денщик», делая вид, что не имеет ни малейшего понятия о содержании произошедшего в его отсутствие разговора.

– А то ты не слышал! Тоже мне, дипломат… Да, кстати, Дергачев, знаешь ли ты, почему Николаша сегодня все время стоит? Не знаешь? Все просто – у него геморрой и он сесть не может! Ха-ха!

Кабинет заполнил булькающий смех Пузанова, которому осторожно вторил подхалимский смешок почувствовавшего облегчение Гаврилы. Николаша же Корнеев покраснел так, что даже в густом табачном дыму лицо его светилось краской.

– Вот я и спрашиваю его, – продолжал издеваться толстяк, – где это ты себе болезнь такую заработал? Может, развлекался где очень своеобразно? Ты знаешь, Дергачев, кое-кто тут у нас поговаривает, что водится такой грешок за нашим Николашей!

Его жирные щеки вновь затряслись от смеха, после чего начальник участка громко испортил воздух и заржал еще громче.

Мне стало жаль несуразного глупого Николашу, который даже теперь боялся что-либо сказать и тем самым накликать на себя гнев свиньи-шефа. Однако, представив картину, как Корнеев зарабатывает себе геморрой, я сам едва сумел удержаться от смеха. Мне стало стыдно, а потом все равно.

В дверь сунулась было какая-то девица казенного вида, наверно, секретарша. Пузанов, перестав смеяться, цыкнул на нее, после чего та исчезла, а обстановка серьезности в кабинете восстановилась. Откашлявшись и утерев пот со лба широким носовым платком, Пузанов обратился к Гавриле Дергачеву:

– Так что ж все таки хотел украсть этот хмырь у товарища Алеянца? Дом-то еще не обжит даже как следует!

– В том-то и штука, товарищ начальник, что неясно совсем, домушник ли он простой или что-то другое искал в квартире… Странный он какой-то, одна одежа чего стоит! У нас так не ходят. Как бы он засланным не оказался, за документами товарища Алеянца охотник или еще чего похуже. Убивец, например…

Оп-па! Ай да Дергачев! Уж чего-чего, а проницательности и способности к анализу я от этого верзилы с дебильным выражением лица не ожидал! Это ж надо было так влипнуть! Почему, ну почему я не побеспокоился по-настоящему о соответствии моего облика реалиям этого времени? Что это, в самом деле, за наряд двадцать первого века? Думал, спорю фирменные метки, и дело в шляпе? Не тут-то было!

Я вспомнил о своей, оставшейся в квартире, спортивной сумке «Рибок», и меня затошнило. Ну, что мне стоило украсть холщовый мешок времен гражданской войны или что-то в этом духе в каком-нибудь музее? Что стоило мне одеться и постричься, как подобает? Почему не догадался я, в конце концов, что ни с того ни с сего никто не станет держать в своем шкафу заряженный и готовый к бою пистолет? С горечью убедился я еще раз в правоте профессора Райхеля, предостерегавшего меня от необдуманных действий и глупостей. Первый тест на зрелость я не прошел, это было ясно. Одно хорошо, что во враги Революции меня пока не зачислили…

– Так чего ж мы на него смотрим? – встрепенулся Пузанов. – Сидит тут, понимаешь ли, слушает, не связанный! Ну-ка, Корнеев, позови!

Тощий Корнеев услужливо метнулся в коридор, откуда уже через несколько секунд послышался топот сапог, а еще через мгновение дверь кабинета вновь распахнулась, и на пороге появилось несколько рослых лбов, среди которых я узнал усача, совсем недавно внимавшего россказням местного ловеласа на крыльце учреждения.

– Кого? Его?! – взревел усач, указывая на меня толстым, как сарделька, пальцем, и собрался уже было заключить меня в свои медвежьи объятия, но голос начальника заставил его остановиться на полпути.