Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нелогичность процесса обучения вызывала удивления не только этим. Предыдущий набор, первый самый, по инерции ещё и учил предмет «Сопротивление материалов», и сдавали по нему полноценный экзамен на первом курсе. Пока не взбунтовались и не прислали большую делегацию на приём к декану, убедительно обосновывая, что эта не самая необходимая именно им дисциплина. Пытались обсудить варианты улучшения своего образования, предлагая ввести некоторые новые предметы. Декан со всеми покорно соглашался, но ничего особо в процессе не изменилось. Сопромат, правда, ребятам отменили, однако ввели предмет «Материаловедение», с теми же преподавателями, что и были. Экзамен превратился в зачёт, но изучался активно ещё и следующим набором целый год. Это вызывало лёгкое недоумение студентов, на что из деканата отвечали «Ничего, вам не повредит. Мы всё-таки строительный вуз!». Студенты вздыхали, и смирялись с мыслью о необходимости продолжать изучать строение кристаллической решетки берилла и отличительные свойства слюды, безусловно, необходимые будущему финансисту данные. Спасибо хоть, «Историю КПСС» уже штудировать и конспектировать не заставляли, и политинформации не проводились – эти вещи канули в лету год-два назад, как и комсомол с его членскими взносами и бесполезными значками.
При этом в обучение первого курса зачем-то вставили дисциплину «Медико-экологические проблемы», МЭП. Робкие первокурсники, с удивлением, на этих занятиях открыли для себя, в принципе, новые вещи – что природа живое существо со своими законами и ритмами, человек существо, имеющее онлайн-связь с высшим разумом, сны бывают вещие и ретроспективные, и надо уметь их отличать. Нет, конечно, разгул свободомыслия в обществе начинал зашкаливать – ещё бы, после стольких лет глобальной цензуры! – и всякие колдуны, Аум Сенрикё и прочие шарлатаны, то есть, пардон – парапсихологи! – повылезали из всех щелей, проникнув в массы, газеты и даже телевидение. Но облечь это в оболочку приличной дисциплины, и внедрить в учебный план первого года обучения – это было как-то чересчур… Слушая выступление «преподавателей», худого блондина дохлого вида лет 20 и тонкой девчушки с безумными глазами, тех же лет, студенты недоумённо переглядывались, но послушно писали в тетради. Однако, неглупые люди сидели за партами, хоть и молодые, и на втором уже занятии одногрупник Лёха Мельницкий, весёлый крепыш и боксёр, острый на язык, попросился в туалет, и демонстративно покинул пару. Эта парочка «преподавателей» даже глазом не моргнула, продолжая монотонным голосом «нести пургу» более выдержанным студентам. Потом, между собой, они обсуждали происходящее, и мнения разошлись. Резкий на словцо Лёха высказывался так:
– Вот их послушать, так холод продирает до костей! Вот, слышали, как этот тип втирал – человек, мол, существо такое, что может получать энергию из любых продуктов! То есть, что получается?! Человеку нужно кушать не колбасу, а – по его мнению – прям можно смело употреблять навоз или там, сено?! И это он НАМ преподносит «на полном серьёзе», как будто мы пятилетние дети. Да пошли они, я к ним ходить не буду, лучше полтора или три часа своей жизни в спортзале грушу поколочу.
Одногруппники хихикали, поддакивали, соглашались, но на предмет продолжили ходить. Серёга Чарин, громадный парень, уже отслуживший в армии, на этих парах только улыбался и записывал лучшие «перлы», потом зачитывая на переменах и смеша всю группу. Ходить же на пары большинство продолжало, относясь к дисциплине разными чувствами: от скепсиса и иронии до полного погружения в предмет. Юра придерживался умеренной позиции, ходил, смеялся над шутками других, но – раз уж жизнь вынудила посещать данную дисциплину – старался взять оттуда хоть что-то полезное. И, с удивлением понял, что там есть рациональное зерно. Например, один из первых семинаров по предмету, ребята проводили на полянке недалеко от основного здания, уютно расположившись на травке. Немногие студенты туда дошли, а парочке «преподавателей» на посещение было, казалось, совершенно всё равно. Парень тихонько рассказывал о такой вещи, как сны и их энергетическую сущность, а Юра вдруг с удивлением понял, что несколько лет назад он видел сон об этом дне – очень чётко, явственно и красочно ему тогда показали кусочек фильма с его участием – он хорошо его запомнил тогда, но не понял ничего. Этот парень, сидящий по-турецки на своей серой курточке напротив него, здание институтской столовой за его правым плечом, девочек-отличниц из его группы, сидящих в широком кругу – он всё это видел во сне! Его словно молния поразила, он аж покачнулся слегка, а преподаватель глянул ему прямо в глаза, проницательно улыбнулся, как будто прочитав его мысли. А может быть, и – прочитав, потому что дальше он рассказывал, глядя на только на загипнотизированного Юру, и именно про вещие сны. После этого события Юра внимательнее относился к их словам, не присоединяясь к насмешкам, но и не делясь своими открытиями с другими, доказательств-то у него не было. Но внутри он знал правду, и эти люди и их знания открылись ему в новом свете.
В декабре того же 93-го года, помнится, он возвращался в общежитие от тётки, через весь город, поздним вечером. Было ужасно холодно, больше 15 градусов мороза, а ехать надо было с пересадкой на Самокиша. Зайдя в заледенелый троллейбус, он пристроил тяжёлый рюкзак между креслами, выдохнул наконец, поднял глаза в салон троллейбуса, и просто остолбенел. Печки не работали, все стёкла заиндевели, изо рта шёл пар, даже в салоне была явно минусовая температура. А на два ряда впереди, сидел их блондин-преподаватель, в одной белой футболке, спокойно беседуя с какой-то девушкой рядом, одетую в шубу. Юра аж рот разинул, видя эту картину – на коже у парня не было никаких следов мурашек или холода, казалось, что он сидит на летней лужайке, так комфортно тот себя чувствовал. Не он один глазел на невероятную картину – полупустой троллейбус весь был в изумлении, молча выдыхая струи пара, а посреди этой тишины сидел морозонепроницаемый человек. И никакой куртки или шубы рядом с ним не было и в помине. На ум сразу всплыли его недавняя лекция о возможностях терморегуляции организма, которую он тщательно, но механически записывал, не вникая, так же.