Он вернулся и позвонил. Вера быстро открыла дверь.

— Плащ… — только и сказал он.

Она сорвала его с вешалки и кинула ему.

А он схватил ее руку, и, не отпуская и целуя ее, говорил:

— Прости, умоляю, прости меня… Если можешь… Я гадок… Но я так безумно люблю тебя.

Она с силой вырвала руки и захлопнула дверь. А за дверью, прислонившись к дверному косяку, зарыдала без слез.

Митя ехал в такси, его бил озноб, голова горела, мысли были обрывочны.

Он позвонил в свою дверь слабым звонком: сил не было совсем, голова кружилась, он еле стоял на ногах.

Открыла Нэля, за ней маячил тесть.

Митя не удивился, что он здесь, отметил, что у Нэли красные, вспухшие глаза.

Переступив через порог, Митя пошатнулся и упал как сноп прямо в холле.

Нэля закричала:

— Ты пьян!

Тесть подошел к нему.

А ему так хорошо было лежать на полу, чувствуя под щекой мягкий ковер!..

Они начали трясти его, он не подавал никаких признаков жизни, а Нэля принюхалась и сказала неуверенно:

— Вроде не пахнет…

Тесть повернул его голову лицом и крикнул:

— Да ему плохо, посмотри, какой он зеленый! Потом ругаться будем.

Его перетащили на кровать, раздели, он не сопротивлялся и чувствовал все как в тумане. Почему-то навалилась тяжелая сонливость, и он не мог ее преодолеть.

Пришел врач — у них внизу жил врач, которого всегда звали, если что-то срочное, и тот не отказывал никогда.

Митя слышал, как он говорил:

— Стресс, нервное потрясение… — Сделал укол, и Митя сразу куда-то провалился.

Очнулся он в еле брезживший рассвет и вспомнил все.

Он потерял Веру. Но теперь не должен терять Нэлю.

Митя застонал.

Нэля сразу же откликнулась:

— Митя? Как ты? Что с тобой случилось?

Он повернул к ней голову. Глаза у Нэли были вспухшие и красные, но выражение лица не злое, а встревоженное.

Он сказал слабым голосом:

— Нэля, я не знаю… Я вышел за сигаретами… Вдруг захотелось пива… Выпил кружку, и потянуло в сон. Я пошел домой. Земля качается… Идти не могу… Сел на скамейку и… Ничего не помню… Очнулся на той же скамейке… Старик рядом стоит и меня трясет: «Молодой человек, вы живы?» Я сказал, жив. Встал и, наверное, час шел до дома… Все в тумане…

— Это правда, Митя? — спросила как-то беззащитно Нэля. — Ты меня не обманываешь?

Он слабо усмехнулся:

— А где я был в таком виде?.. Нэля! Ты с ума сошла… Я очень устал там, в Нью-Йорке, я это чувствую…

Нэля поверила.

Все так. И вид, и последнее время Митя был будто не в себе, эти еще гости…

Не нужна им с Митей эта Америка! Хоть сейчас проси папу все отставить!

Она сказала об этом. Митя благодарно посмотрел на нее и сказал:

— Попроси… Надоело мне там, я больше не могу…

И это было правдой.

Нэля поговорила с папой.

Она специально поехала к нему на Ленинский, чтобы наедине, спокойно убедить его, что они с Митей не могут больше там жить. В основном — она. Митенька растет без родителей, при бабушке, теперь Трофимчик (Нэля старалась не называть младшего при папе — Терри, очень уж ему это собачье, как он говорил, имечко не нравится) на очереди.

Все это она высказала папе, сидя у него за кофе с коньячком. Трофим Глебович слушал ее, кивал, вроде бы соглашаясь, а когда она исчерпала все свои аргументы, сказал:

— Нинэль, — он всегда называл ее полным именем в серьезном разговоре, — я с тобой согласен. Лучше Родной страны нету. И понимаю, как вам там тяжело. Именно — тебе. И какая польза мальчонкам? Ну, Митенька английский знает, так он бы и так знал, потому что у него отцовская способность к языкам… А теперь сидит мальчишка в Киеве и украинский зубрит. Здесь, со мной, ему нельзя, где он, где я?.. Ну и так далее… Чего я буду перечислять тебе все «за» и «против»… Сама их получше моего знаешь. Но не в этом суть, дочка. А суть в том, что теперь твой Митька — в обойме. И если он оттуда вылетит, — ему крышка. Где он будет ошиваться? МИД для него закрыт. Издательства с языком? Не знаю. Боюсь, что сведения уходят, куда надо и куда не надо везде есть люди, которые в курсе всего.

С Георгием Георгиевичем мне поговорить несложно… Я поговорю. А он мне скажет, что же ты, Трофим, не разглядел слабака? Чего ж ты за него ручался, как за себя? И Митьку твоего он враз съест — жесткий мужик. Вот такой расклад, дочь, подумай… Если, конечно, ты его не любишь, разлюбила то есть, дело другое, — я поговорю, вы останетесь здесь, ты с ним разводишься, и он может идти на все четыре стороны. Квартирку я ему, безусловно, устрою. Не шикарную, но жить можно… Как? Тебя такой вариант устраивает?

Нэля качнула головой:

— Нет, пап, не устраивает. Я люблю Митю. Хотя не могу сказать, что мне с ним легко, и двое детей, папа, ты не забывай! И еще… — Она смутилась, замялась, но все-таки сказала:

— Мы хотим еще девочку…

— Ну, вот, ты и ответила сама на свои вопросы и просьбы, — улыбнулся Трофим. — А насчет девочки… Это ваши дела. Ты знаешь, что Митьку прочат на трудное дело? И долгое. Возможно, там тебя с ним рядом не будет. А если будешь, то уж не с двумя или тремя детьми, для которых русский — родной язык… Поняла? Ты это знаешь?

Нэля побледнела. Она догадывалась по недомолвкам Виктора Венедиктовича. Да и Митя ей туманно намекал на подобное. И даже сказал, что скоро…

Но она думала, что они будут вместе, только без сыновей… С маленькой девочкой.

Нэля еще не знала точно, но, кажется, она опять «залетела».

Еще подождать две недельки, и тогда станет ясно — на сто процентов.

— В общих чертах — знаю… — ответила она отцу. — Но я думала, что со мной…

— Я постараюсь. Георгий мне многим обязан. Постараюсь, дочка… Но не сразу. Так что — пустые твои просьбы, сама видишь, — сказал Трофим и, чуток нахмурившись, продолжил. — Меня только тревожит, что Митька такой хлипкий. Так-то парень он оказался неплохой. Перебесился. Посолиднел, посерьезнел… А вот здоровьишком его Бог обделил. Ты уж за ним следи, Нинэль. Корми его витаминами, что ли. Вон он вчера какой пришел. Нервишки ни к черту, а может сердце… Вы в санаторий поедете, заставь его ко всем врачам сходить. Его и тут заставят, конечно, перед отъездом, но и мы с тобой должны знать, поняла?

— Поняла, папа, — сказала Нэля, прижавшись к отцовскому плечу головой, — ты у меня самый замечательный! Что бы я без тебя делала?..

Трофим растрогался. Его дочь, так же как и он, не была сентиментальна, и отношения у них были хорошие и ровные без всяких сюсюканий… Тем ему было приятнее, что она так сказала, тепло и искренне.