— Вообще могу ничего не говорить! — злобно огрызнулся Полубейцев.

— Да нет уж, ты тут столько наговорил, что на полпути не остановишься. Давай, давай, давай, не тяни кота за хвост!

— Короче, все вышло, как замышлялось. Гарпун Игорька замочил и сучку эту. Жалко, правда, что старого петуха облезлого не грохнул, — с сожалением вздохнул он.

— Это ты про кого? — заинтересовался Карташов.

— С нами сидел на конференции один франт, Евгением его, по-моему, звать. Весь такой надутый, как индюк, все на девчонку засматривался, на журналистку. Эх, и не понравился он мне…

Карташов чуть усмехнулся и скосил взгляд на Ларису. Она поспешила отвести глаза. Почему-то ей стало стыдно за Евгения, что его этот уголовник обозвал петухом.

— Ну а потом что было? — вернул разговор в деловое русло Карташов.

— А потом Гарпун плетку скинул и свалил. После мы встретились и рассчитались полностью.

— И ты начал наезжать на Ингу, — продолжил за него Карташов.

— А что, оставлять ей было мои деньги? За которые я семь лет надрывался? А она всю жизнь жопу от дивана не отрывала! — Полубейцев снова начал распаляться.

— Тобой же двигали благородные побуждения, когда ты Ростовцева заказывал, — напомнил Карташов. — Ты же типа за друга мстил!

— И ей за него! — тут же сказал Полубейцев. — Она память предала Костину, за его дружка скурвившегося замуж выскочила, чтобы деньги ей достались, за которые Костя кровь пролил, а мне срок навесили!

Такого прощать нельзя!

— Так, понятно, — махнул рукой Карташов. — Давай теперь про Гарпуна рассказывай.

— А его я бы и не стал грохать, если бы эта сучка ментовская не влезла, — он показал на Ларису.

— А откуда ты узнал, что мы на него выход нашли?

— Что ж вы думаете, только у вас друзья есть? У меня тоже, слава богу, имеются, перечирикал я кое с кем да и узнал, что она к Гарпуну подбирается. А у Гарпуна одна дорога была — колоться, поскольку знал он, что Бычара на него зуб имеет и пришьет обязательно. Лучше уж в тюрьму, чем под пулю. Нельзя его было в живых оставлять, никак нельзя. Вот я и пришел к нему будто о новом деле поговорить, новый заказ дать.

— И подсыпали ему транквилизатор? — спросил Карташов.

— Чего подсыпал? — не понял Полубейцев.

— Так называется вещество, обнаруженное в крови Бортникова, — пояснил Карташов. — Тормозящее действие оказывает.

— Не знаю я, как оно там по-научному называется, я просто попросил у знакомого своего достать мне чего-нибудь такого… тормозящего, — повторил он формулировку Карташова.

— А потом убил его пепельницей?

— Точно, — кивнул Полубейцев.

— Это тоже из высоких побуждений?

— Подумаешь! Если б не я, так его Бычара пришил бы, так какая разница? — цинично и даже как-то весело проговорил Полубейцев.

Лариса смотрела на него и пыталась понять, через что же нужно пройти человеку, чтобы так спокойно рассуждать о том, как он совершил убийство. Или это изначально было в нем заложено?

Через некоторое время допрос был окончен, Полубейцев рассказал почти все. Но вот в убийстве Парамонова упорно отказывался признаваться. Карташов бился с ним, бился, но Михаил упрямо стоял на своем.

Звонил Ларисе, оказывается, совсем не он. А какой-то его более образованный дружок-уголовник. Но, естественно, по его команде. Лариса еще раз поглядела на Полубейцева и с трудом представила, что такой человек мог что-то говорить с трибуны и руководить коллективом. Но она уже привыкла к таким житейским парадоксам.

— Ладно! — в конце концов махнул рукой Карташов и вызвал дежурного. — В камеру его, — распорядился он.

Полубейцева увели. Карташов с усталым, но довольным видом откинулся на спинку стула и потянулся.

— Как же все-таки быть с Парамоновым? — спросила Лариса.

— Парамонова придется представить главной жертвой, — вздохнул Карташов. — Несмотря на то что преступник не колется. Расколется, значит… Эх, надоело мне это выполнение социального заказа, но что я могу сделать?

— Требовали же другого преступника!

— Пошли они все! — эмоционально выругался Олег. — Есть преступник, который сознался в двух убийствах, сознается и в третьем. А на самом деле, может быть, Парамонов этот выпал из окна сам, по пьяни.

Спустя несколько дней они снова встретились, и Лариса спросила:

— Ну что, признался Полубейцев в убийстве Парамонова?

— Нет, — покачал головой Карташов. — Его, конечно, обработали, он после этого сказал так вяло, что, мол, если нам так надо, он подпишет, но на самом деле он не убивал. И я ему, кстати, верю…

— Значит, чиновник просто перепил и выпал из окна сам?

— Скорее всего, — ответил Карташов. — Сказать точно все равно никто не может. Парамонов мертв, твой муж спал мертвецким сном. А Полубейцев, наверное, в этом не виноват — зачем ему отрицать? Какая разница — два трупа или три?

— Николаичева-то теперь освободите? — немного помолчав, спросила Лариса.

— Это пускай начальство решает, — нахмурился Олег. — Наверное, придется. Вся же версия рассыпалась. Там, кстати, адвокаты засуетились насчет него, Европейским судом грозят, американцами, еще бог знает кем. Так что, — он развел руками, — мне остается только сказать тебе в очередной раз спасибо.

— Пожалуйста, — просто ответила Лариса и, зевнув, направилась к выходу. — Что-то в последнее время сплю мало, — пожаловалась она. — Поеду домой, отосплюсь…

На следующий день после окончания этого дела Лариса приехала в ресторан непривычно рано. И, к своему удивлению, не застала там Степаныча, который к тому времени благополучно излечился от конъюнктивита и уже приступил к своим обязанностям.

Это удивило Ларису. Она поспрашивала персонал, не знает ли, где он. Персонал отнекивался, более того, Лариса уловила в интонациях некоторых официанток и поваров радость по поводу того, что администратора нет на работе. А шеф-повар прямо ей заявил:

— Без этого ворчливого параноика работа лучше идет.

Лариса, в общем-то, во многом была с этим согласна. Но Степаныч, в силу некоторых ее личных особенностей, а именно неусидчивости и авантюрности, был незаменим в качестве подстраховки. Несмотря даже на его некоторые личные особенности, которые очень метко охарактеризовал шеф-повар.

Но гораздо более, чем отсутствие на работе Степаныча, ее удивил Евгений. Началось с того, что он явился в ресторан около полудня абсолютно трезвым. На лице его была написана серьезность. А одет он был в темный костюм, который ему абсолютно не шел и старил лет на десять. Котов хранил его на случай каких-нибудь траурных мероприятий, втайне надеясь, что это будут похороны Степаныча. Ну и для других официальных целей. Вроде той злополучной конференции.