— Не могу, доктор Уилер. Это еще не решено.

Пол Джакопетти так покраснел, что Мэтт забеспокоился, не подскочило ли у него давление.

— Что это за девчонка? Откуда она знает мое имя? Ты что, под дверью подслушивала? — обратился он к Синди.

— Она моя пациентка, — ответил Мэтт. — Она…

— Они все знают! — перебила Мириам Флетт. — До вас еще не дошло? От них ничего не утаишь.

— Голосую за то, чтобы она ушла. — Джакопетти встал. — Это явно шпионка.

— Я уйду, — сказала Синди Ри.

— Постой, — остановил ее Мэтт. Не имея под рукой судейского молотка, он громко захлопнул блокнот. — Я собирался устроить перерыв на кофе. Синди, останься, пока мы не возобновим заседание. Двадцать минут.

Мэтт посадил Синди в кресло, а сам подтащил еще одно и сел напротив. Он чувствовал, что должен воспользоваться возможностью и внимательно осмотреть девочку, но не знал, что им движет — жалость, любопытство, страх? Он достал из кармана медицинский фонарик и посветил ей в глаза.

Остальные собрались у кофеварки, шепотом переговариваясь и время от времени поглядывая на Мэтта и Синди. Мэтт надеялся, что решение поговорить с девочкой не подорвет его авторитет.

Том Киндл задумчиво сидел в коляске, поодаль от всех.

Зрачки Синди сокращались медленно, но их реакция была достаточной и вполне нормальной. Она следила за фонариком, когда тот двигался вправо-влево и вверх-вниз.

Мэтт потрогал ее лоб; кожа была прохладной.

— Доктор Уилер, спасибо за заботу. Со мной все хорошо.

— Я рад, Синди. Приятно видеть, что ты ходишь.

— Но вам это кажется странным.

— Я действительно рад. Но ты права, это кажется странным.

Более того. Он не мог понять, что за чудо произошло. Гадал, что сейчас происходит в ее черепной коробке. Восстановился ли ее мозг, или там нечто иное, питаемое кровью, похожей на темную патоку?

Кажется, Синди уловила его мысли:

— Доктор Уилер, им пришлось потрудиться надо мной до Контакта, потому что я тяжело болела. Поэтому процесс у меня зашел дальше, чем у большинства людей.

— Поэтому прислали тебя?

— Отчасти. А отчасти потому, что двенадцатилетняя девочка не должна была слишком напугать мистера Джакопетти. — Синди не сдержала улыбку. Улыбалась она искренне. Так, как в прошлом году, пока нейробластома не стерла улыбку с ее лица. — Мы вам не враги. Поймите это. Вы правы, будущее может быть трудным. Но нас вам бояться не стоит.

Она по-прежнему была ужасно худой.

— Ты хочешь помочь, — сказал Мэтт. — Я это ценю. Но лучше тебе не задерживаться.

— Понимаю. Спасибо, что осмотрели меня.

Она встала и собралась уходить, но вдруг помрачнела и дернула Мэтта за рукав:

— Доктор Уилер…

— Что?

— Ваша дочь…

— Рэйчел? — Внутри у Мэтта все заледенело. — Что с ней?

— Поговорите с ней. Вы толком не общались после Контакта. Она по вам скучает.

— Откуда ты знаешь?

Это был главный безответный вопрос. Синди лишь грустно пожала плечами:

— Поговорите с Рэйчел, доктор Уилер.

После перерыва долго не засиживались. Чак Мейкпис сказал, что им нужно достать несколько экземпляров «Правил регламента Роберта»[20] и на следующем заседании избрать председателя. Мэтт согласился. Тим Беланже вызвался вести протокол. Эбби Кушман предложила выбрать название для их организации.

— Нельзя быть безымянными, — сказала она и предложила вариант «Комитет последних настоящих людей».

— Слишком враждебно, — не согласился Мейкпис. — Мы не должны настраивать никого против себя.

Джакопетти поднял руку:

— Комитет чокнутых оптимистов. Совет пропащих.

Мэтт сказал, что рассматривал такой временный вариант: «Комитет по чрезвычайному положению». Многие согласно закивали. Только Эбби Кушман заметно расстроилась.

Перевалило за десять вечера, и люди собрались расходиться. Мэтт попросил всех записать свои имена, адреса и телефоны, чтобы распечатать и раздать на следующем собрании. Собрание закончилось. Первыми ушли Бет и Джоуи Коммонер, последней — Мириам Флетт. Мэтт провожал взглядом отъезжающие с парковки машины.

— Дотолкаете меня до лифта? — Том Киндл подъехал к двери. — Черт, ненавижу эту долбаную коляску!

— Ничего, скоро встанете на ноги. — Мэтт вытолкнул коляску в сумрачный коридор. Стены были выкрашены в зеленоватый оттенок, который считался успокаивающим, но в свете люминесцентных ламп казался внеземным. Киндл не ночевал один в здании-лабиринте; здесь были еще двое-трое из ночной смены, но в каком-то смысле он все равно оставался в полном одиночестве, и Мэтту стало его жалко.

— Ну что, — сказал Киндл, — последуете совету девочки?

— Вы слышали?

— Немножко. Не мое, конечно, дело. Я даже не знал, что у вас есть дочь.

— Была. — Мэтт вызвал лифт и сделал усилие, чтобы в его голосе не прозвучала горечь. — Теперь не знаю.

По мнению Джона Тайлера, главная проблема состояла в том, что армии были распущены, фабрики закрылись, а комитеты конгресса перестали собираться. Где теперь было его место?

С краю. В хвосте. Но не вовне.

Тайлер жил один в двухэтажном георгианском доме в Арлингтоне, Виргиния. В лишней спальне он устроил прекрасный тренажерный зал и после непродуктивного диалога с главнокомандующим провел несколько дней в непрерывных тренировках.

Через месяц Тайлеру исполнялось пятьдесят два; по гражданским меркам он пребывал в отличной форме, но ему хотелось большего — привести себя в боевую готовность. В его возрасте это было непросто. Но возможно. Это стоило огромных усилий и боли. Во-первых, боли, которая возникала после тяжелых упражнений. Он позволял ей достичь определенного предела, затем отдыхал. Во-вторых, коварная боль, настигавшая его по ночам, — ноющие связки, возмущенный позвоночник, прочие унизительные неудобства, из-за которых ему приходилось покупать в аптеке обезболивающие мази, парацетамол и тому подобное, чтобы уснуть и с утра быть способным пошевелиться.

Но настал момент, когда он перестал кривиться, глядя на себя в ростовое зеркало. Подтянутая грудь, плоский живот, уходящий под шорты, крепкие ноги. Седой ежик волос на голове и пушок на груди, руках и ногах. Тайлеру казалось, что он сделал нечто хорошее, то, чем можно гордиться. Внешний вид всегда много значил для Тайлера.