– Это ты ненормальная, маньячка! И всегда ею была, я это знал! Пошла вон от меня! Если еще хоть раз полезешь ко мне или заговоришь, я… за себя не ручаюсь, поняла?

Наталья Грачковская глядела на него в упор. Чтобы учитель, преподаватель химии, – молодой, интеллигентный, визжал вот так, весь трясясь от злобы и… да, от отвращения…

Кто бы мог подумать, что некогда близкие люди, делившие одну постель, жаркие поцелуи и любовную лихорадку ночи, станут в конце концов разговаривать вот так?

– А ты что, боишься меня, что ли, дружок? – Наталья Грачковская улыбнулась и поставила сумку с пивом на асфальт.

Потом она быстро шагнула к учителю Белкину, и тот…

Издав нечленораздельный вопль ужаса и отвращения, он пустился наутек бегом, прижимая к груди тощую сумку с жалкими покупками.

Он не бегал так никогда в жизни – ни до, ни после.

Он не мог толком объяснить, что его так безумно напугало в этот апрельский прозрачный теплый вечер – там, на аллее парка.

Он и не желал никаких рациональных объяснений.

Дружок – так Наталья Грачковская никогда прежде не называла его в постели. Так она обычно обращалась в классе к ученикам обоего пола. И когда она произносила это слово, по ее напудренному бесстрастному лицу невозможно было понять, что последует в дальнейшем – похвала или взрыв ярости.

Куда полиция смотрит? Она же психопатка, убийца – никаких сомнений. Почему ее отпустили тогда, а не упрятали за решетку?

Учитель Белкин подумал об этом, захлопывая дрожащими руками тяжелую дверь своего подъезда. Впервые в жизни он не жалел о плате, собираемой с жильцов за домофон, потому что в двери, как всегда, аккуратно сработал надежный магнитный замок.

Все события этого дня и позднего вечера Катя впоследствии оценивала совершенно иначе. Но в тот момент ей казалось, что полковник Гущин – и в Рождественске, и затем, когда опергруппа вернулась, в Главке на Никитском, ведет себя нерешительно, непоследовательно и странно.

Обычно в таких ситуациях он лучился энергией, а тут как-то странно затих, лишь задавал вопросы всем – и Кате, и эксперту Сивакову, забравшему труп Виктории Одинцовой на вскрытие, и своим подчиненным, и сотрудникам Рождественского ОВД.

Увы, случилось то, чего полковник Гущин хотел всячески избежать, – а именно подключения бывших сослуживцев Игоря Вавилова из Рождественского ОВД к расследованию. Но убийство Одинцовой произошло на территории Рождественска, и с этим ничего нельзя было поделать.

Катя все подробно рассказала – сначала им, дежурной группе ОВД, потому что они приехали в больницу по вызову «Скорой» и сразу же отправились осматривать кафе во Втором фабричном проезде. Затем, гораздо позже, она изложила свою историю Гущину, когда тот прибыл. Потом, уже по телефону, эксперту Сивакову, чтобы тот был в курсе. А в Главке вечером, когда они с Гущиным вернулись, она рассказала все Артему Ладейникову и сыщикам, продолжавшим «шуршать страницами многотомных дел».

Вообще-то, честно сказать, Катя ждала от Гущина и уголовного розыска Главка не вопросов, а действий, причем незамедлительных, связанных с…

Ну конечно! Вывод-то напрашивался сам собой – связанный с немедленным задержанием Павла Мазурова.

И сначала полковник Гущин послал опергруппу на его задержание, однако потом…

Да что там говорить – сыщики только во двор успели спуститься к служебным машинам, как Гущин позвонил старшему группы и неожиданно дал отбой. Никуда не едем.

Годим.

Чего годим?

Гущин точно ее мысли гневные подслушал и рассказал свою историю о посещении салона красоты на Садовом кольце и то, что поведала ему там Мимоза – Марина Приходько.

– Я хочу сначала знать, что скажет эксперт, – подытожил Гущин. – Прежде чем задерживать Павла Мазурова, я хочу знать результаты судебно-медицинской экспертизы, хотя бы первичные.

– Но время смерти Одинцовой нам известно, она же в больнице умерла при мне! – возразила Катя.

– Вот именно, поэтому время смерти для нас вообще роли никакой не играет. Я хочу, чтобы Сиваков хотя бы примерно предположил, как долго она была жива, как долго лежала там, в той подсобке.

Эксперт Сиваков с выводами не спешил. Он всегда работал скрупулезно. Осмотр в кафе во Втором фабричном давно закончился, давно закончились и поквартальный обход соседних улиц с поиском свидетелей, и выяснения в мэрии – работали ли на улице на зданиях камеры. Закончилась и оперативка, проведенная Гущиным для уголовного розыска Рождественска.

Они после всех этих оперативно-поисковых мытарств вернулись в Главк. А Сиваков все не звонил.

– Федор Матвеевич, я вас не понимаю, почему вы медлите? – Катя уже в кабинете Гущина в присутствии оперативников и Артема Ладейникова решилась на открытый бунт. – Ведь тут все ясно. Это Павел Мазуров ее убил. Кто еще, как не он? Как раз по этому убийству мы можем смело отсечь и Наталью Грачковскую, и Алексея Грибова-младшего. Они тут точно ни при чем. Это совершенно разные уголовные дела. Грачковская вообще Одинцову не знала. Грибов-младший мог слышать о деле об изнасиловании от отца-прокурора, но зачем ему убивать свидетельницу по чужому делу? Это Мазуров, это же очевидно!

– Его отпечатков пальцев нет ни в доме Вавилова, ни там, в кафе. Хотя в кафе полно всяких отпечатков – место людное, все захватано – витрина, стойка, дверь, косяки и дверь в подсобку. Отпечатки Павла Мазурова у нас в банке данных со времени его прошлого ареста. По компьютеру сравнить просто – и вывод один, отпечатков его нет.

– Да черт с ними, с этими отпечатками, – вспылила Катя. – На пиле и на молотке пневматическом в гараже Вавилова тоже ничего. Это лишь значит, что убийца очень осторожен и не хочет наследить. Почему вы не прикажете доставить Мазурова сюда и допросить его? Почему вы колеблетесь? Это же он ее убил, это всем нам тут ясно, потому что она свидетельствовала против него на суде, и он отомстил ей так же, как отомстил Вавилову. Что вы сидите, годите? Вы не видели, как она там умирала, вся в крови!

– Не кричи на меня, – сказал полковник Гущин.

– Вы не видели, как она умирала! – Катя чувствовала, что весь этот внутренний комок, который сжался, окаменел у нее внутри, когда она услышала слова врача о смерти Одинцовой, теперь расправляет внутри ее иглы как чудовищный еж, ощетинивается. – Вы там не были, а я была, и я… я не смогла ее спасти, даже до реанимации не довезла. Я ничем ей не смогла помочь, а вы убийцу задержать не хотите!

Кто-то сзади положил ей руку на плечо. Катя резко оглянулась – Артем Ладейников протягивает ей стакан воды.

– Выпейте водички, – сказал он тихо, – и поймите – тут и правда криком не поможешь.

Для своих молодых лет он говорил сейчас слишком рассудительно, как старый дед. А вот Гущин, годившийся ему в отцы, упорно молчал.