— Линия порто-франко!

— А, може, и то мелко. Може, еще нечто имеется?.. Ну то як, Танелю, — спросил Кочубей, когда Натан вроде уж про всё рассказал, включая и ужин, подаренный вместе с посудою. — Это всё, что было важного у Ставраки?

— Вроде б всё, — ответил Натан, но спохватился. — Ах нет, постой. Вот еще странность была. Хотя для православного грека…

— Так-так, — оживился Степан. — Знали мы тех греков… Рассказывай!

— На прощание Ставраки еще пожелал, чтобы мне вспомоществовал всевидящий взгляд святого Спиридона Тримифунтского, мощи которого покоятся на Корфу.

— Как-как? — переспросил Степан, лукаво прищурившись.

— Святого Спиридона Тримифунтского, — повторил Натан, еще не вполне понимая, в чем подвох, однако чувствуя, что он есть. — Если его мощи на Корфу, то он, видимо, очень почитаем у тамошних греков…

— Ага! — подтвердил Степан и вдруг взорвался смехом, как пороховой погреб. — Святого!.. Спиридона!.. Тримифунтского!.. — С каждым словом, с каждым слогом он наново заходился смехом, бия себя ладонями по коленям.

Поначалу это казалось Горлису забавным, однако вскоре начало вызывать раздражение, со временем, в коем длился смех, всё большее. Скорее всего, и Кочубей почувствовал это, поскольку постарался обуздать себя, дожевывая на десерт последние смешки.

— Ты, Танелю, не сердись за это. Картина знайома и оттого смешная, как цуцик в спеку. Греки — верующие это да, конечно, кто ж спорит. И Святой Спиридон на островах ихних вправду власть имеет. А через них и у нас в Хаджибее тоже — одесский грек Кесоглу в Арнатуской слободе даже церкву Спиридона Тримифунтского закладывал, щоправда, без толку… Но и кроме того… Как думаешь, прозвище Спиро что означает?

— Хм-м… Неужто? Постой… Короткое имя от Спиридона?

— Саме те. Те саме! И в случае с нашим одесским Спиро — это именно прозвище, а не настоящее имя. Он на шнурке вместе с крестиком носит образок Святого Спиридона. Так за него кажуть, сам, признаться, не видел.

— Так, значит, Ставраки хотел сказать мне, чтобы я в своих действиях всегда помнил, что в Одессе кроме официальных властей еще есть и власть Спиро. И он, его люди всегда за мной наблюдают. Так, что ли?

— Так! Да еще подарил тебе блюдо твое любимое — в подтверждение их всезнания за всё, даже в дещицях мелких.

«Хорошо, — подумал Натан, — что и в этом выяснили всё подробно. Выходит, разговор с греческим купцом был не таким уж безобидным».

Начали уж прощаться, когда вдруг Степан еще одну думку надумал.

— Слухай сюда, друже. Слушай, а что ежели… — И застыл, поскольку сам еще не вполне сформулировал родившуюся в нем догадку. — Мы с тобой решили, что Стефания Понятинская велела тебя выкрасть да внушения сделать, поскольку мы с тобой в бумагах «ятинскі» разглядели, а Вязьмитенов расшифровал это именно как «Понятинский».

— Ну да. И это кажется естественным.

— Кажется оно, авжеж, кажется. Но что если дело не только в этом. Как она тебе говорила: «быть разумней, осторожней, не тревожить высокородные семейства и дворянскую кровь своим глупым любопытством»? И?.. Разумеешь, о чем я?

— Отдельно «высокородные семейства» и отдельно «дворянская кровь».

— Ага. «Дворянская кровь». Дворянин убитый! — воскликнул казак, подняв вверх указательный палец. — Дворянин из Рыбных лавок! Чтоб меня закопичило, она еще и из-за него так волнуется! Может, если бы эти два повода по отдельности, так она бы стерпела, не стала активничать насчет тебя. А тут не стерпела — и сказала выкрасть тебя да внушение сделать. Небось, той дворянин Гологур еще и коханий ее.

— Интересные выводы, Степан, но уж больно смелые и далеко идущие. А с чего это всё взято — из одной только фразы?

— Фраза важная, знатная. Но не только в ней дело. Помнишь, мы говорили, что Гологур — натура не только по-польски гоноровая, но и по-особому романтичная, возвышенная?

— Ну, это ты, скорее, говорил. Но да. И я соглашался.

— А буква S у него в написании странная — даже посреди слова вроде как большая.

— Замечали, да.

— Но понять не могли, откуда это взялось. А теперь-то есть предположение.

— Stefania?!

— Ага. Зустрічали мы это у поляков. Лыцарская галантность такая — первую букву из имени «дамы сердца» начинают писать всегда заглавной. Или почти заглавной, поскольку, когда быстро пишешь, то она среди прочих литер выходит этакой усредненной, полуторной.

— Хм-м. Может быть…

— Но это история такая, почти детская. Молодые парубки из шляхты так делают, пока душа мягкая — потом твердеет. А если Стефания знает про твое галичанское происхождение, если мы думали, что она сама в тех же местах жила в юном возрасте…

— …то и дворянин Гологур мог там жить.

— И не просто жить, но также иметь поместье, быть гражданином Австрии. Но он не магнат, как Понятинские. И поместье у него только одно.

— А это значит, что он, прибыв в Одессу, и до того, как стал рыбным торговцем, мог зайти отметиться в Австрийском консульстве.

— Ага. А ты как, Танелю, мог бы у своих австрийских чиновников за это выпытать?

Натан хмыкнул, представив Фогеля. С одной стороны, того трудно сподвигнуть на подобное нарушение правил. Но с другой — ежели подход правильный найти, то, может, и получится.

— Попробую, Степко, попробую.

Наскоро сделав дела так, чтобы поубедительнее обозначить свое присутствие в российской канцелярии и Французском консульстве, Натан летел в Австрийское консульство как на крыльях. В этом ему помогал извозчик.

А по дороге думал, как общаться, какой подходец найти к чиновнику Фогелю. И не мог придумать. По зрелому размышлению получалось, что выспросить нужное будет ох как непросто. Начальник канцелярии «старина Пауль», занимавшийся учетом сограждан, был не так прост, как можно было бы о нем подумать, застав во время смехового взрыва (сегодня как раз подобный случился у Кочубея). Он с его стажем работы в Консульстве строго относился к служебным тайнам, раскрывать каковые не имеет права. А список посещавших Консульство и вставших на учет, несомненно, был секретом для посторонних… Вот уж Казарменный переулок, вот уж нужный дом виднеется, а Горлис так и не придумал, с чего начать нужный разговор с Фогелем. Причем начать быстро, не затягивая. Вдруг разговор выстроится так, что к нему нужно будет возвращаться несколько раз.