Юноша скрипнул зубами. Под взглядом холодных равнодушных глаз мысли не лезли в голову. В конце концов, почему бы не сказать правду?

— Я служащий компании ветряных перевозок. Наш клиент прошёл через в эти ворота. Мне нужно убедиться, что с ним все в порядке, — процедил проводник.

— В нашем городе пониженная категория опасности. В посещении отказано, — изрек таможенник и повернулся, закрывая створки ворот. Единственным путем в Темьгород осталась невысокая калитка, протиснуться через которую мог лишь кто-нибудь средней комплекции и маленького роста.

В душе Олафа взметнулось нехорошее чувство. Кулаки непроизвольно сжались сами собой. Он едва сдерживался, чтобы не расквасить нос зануде с глазами без зрачков. Однако вел такой поступок в тюрьму, а не к мэру. Хороша же будет репутация Олафа, особенно если выяснится, кто он такой.

Чтобы успокоиться, юноша оглянулся вокруг и глубоко вздохнул пару раз. Попытался представить всю ситуацию глазами таможенника. Наверное, она казалась весьма необычной: стоит молодой здоровый парень и буквально умоляет впустить его туда, откуда нет выхода. Но от скрывшегося в маленькой сторожке мужчины не пахло любопытством. Он только выполнял свою работу. И на его взгляд Олаф не стоил ни внимания, ни времени.

— Кто может проехать в город? — весьма сдержанно поинтересовался юноша.

Таможенник выглянул в окошко сторожки:

— Те, кого сюда направляет Совет. Либо имеющие разрешение. Опять же — разрешение от Совета, — сухо и отрывисто ответил он. — Направьте петицию, если она получит должный отклик — добро пожаловать.

— До моей станции — почти шесть дней хода, — покачал головой Олаф. — Я не могу терять столько времени. Есть здесь компания ветряных перевозок?

— Зачем?

— Отправить петицию! — вновь начал терять терпение проводник.

— Ты видишь поблизости хоть один ветряк? — усмехнулся мужчина, в его запахе мелькнула нотка иронии и растворилась в небытие. — В мэрии стоит приемная арка, как и положено. Но тебе туда хода нет, — казалось, он просто издевается.

Юноша прикинул величину городской стены — преодолеть ее будет непросто. Летта же уже внутри — и давно. Не проще ли применить силу? Однако бить первым Олаф был не приучен.

— Так зачем тебе внутрь? — вторгся его в мысли голос стражника.

Мужчина вновь вышел на улицу, и стоял, облокотившись на створки ворот. Олаф подошел ближе. Между собеседниками было не более пяти шагов. Он прекрасно чувствовал запах несговорчивого упрямца, который и затеял этот разговор только потому, что ему скучно. При желании юноша мог сосчитать родинки у стражника на лице, видел все его морщинки — вокруг глаз, рта (неужели этот зануда — хохмач и балагур?) — и поры на коже.

— Девушка, что вошла сюда утром — вы так же допрашивали и её?

— Её внешность существенно отличалась от твоей.

— Мы шли вместе.

— Но она почему-то посчитала, что ты входить не должен, — стражник шагнул к юноше вплотную и нацелил на него палец.

Когда они встали лицом к лицу, Олаф понял, что роста они примерно одинакового. И их глаза вели между собой безмолвный диалог. В запахе мужчины проводник чувствовал горький привкус недоверия.

— Вот как? — сказал Олаф. — Вы считаете, что я её обидел?

— Не знаю, но она очень просила тебя не впускать, — стражник ощутимо ткнул пальцем в грудь юноши.

— Тогда зачем это представление, которое вы тут устроили? — Олаф покачал головой. — Могли бы сказать сразу, я бы все объяснил.

Он начал спокойно описывать все путешествие с Леттой, начиная с ее появления на станции ветряных перевозок и заканчивая этой бессонной ночью с лихорадкой и бредом. Его слова были скупы, а фразы лаконичны. Молодому человеку хотелось показать, что им движет только жажда справедливости и дружеская симпатия.

И все же дело решил не рассказ. Наверное, страж почувствовал что-то помимо того, что юноше удалось облечь в слова. Запах мужчины обогатился отеческим участием, что дало определённую надежду. Однако таможенник все ещё не спешил пропускать Олафа в Темьгород. И время неумолимо утекало в чертоги Мракнесущего.

— А ведь она не сказала, что ты — меченный. Не знала, значит? — глаза без зрачков блеснули, палец вновь нацелился в грудь, но юноша отпрянул, даже первый толчок оказался довольно чувствительным. — Ты не назвал мне истинной причины, ведущей тебя в Темьгород. Ведь ты несчастнее всех, что живут за этими стенами. Ты один из четырнадцати, только не избранных, а обделённых, — и в тоне, и в запахе чувствовалась искренняя жалость. — Иди! — стражник посторонился, освобождая проход. — Мэрия недалеко. Пройдёшь сначала через площадь, держись крайней левой арки, потом по мосту и свернёшь направо. Белое высокое здание с башней. Но если заплутаешь — язык есть, говорить умеешь.

Немного опасаясь, что мужчина может передумать, юноша коротко поклонился и вошел в Темьгород. Буквально пару десятков шагов по дороге, по обе стороны которой рос высокий аккуратно стриженный кустарник — и взору Олафа открылась огромная городская площадь. Вокруг нее по периметру с трех сторон выстроились многоэтажные каменные дома, с балконами и арками. На каждом окне колыхались легкие шторки. На подоконниках росли цветы в горшочках. С балконов то там, то тут свисали или флаги и лозы ползучих растений, незнакомых проводнику.

В первый момент Олафа удивили сказочность и многоцветье города, почти неправдоподобная чистота на улочках. Показалось, что все вокруг пронизано солнечными лучами. Запахи чужих эмоций витали здесь в воздухе, словно паутинки, влекомые теплым ветром. Люди не сновали суетливо и равнодушно, напротив, они медленно, с чувством своей значимости, отмеряли каждый свой шаг и несли свою жизнь важно и горделиво. Никто не обращал внимания на вновь прибывшего. В Империи, страдавшие от нежеланных взглядов, в Темьгороде его жители сами целиком и полностью избавились от праздного любопытства. Не то, чтобы им было все равно. Но они научились уважать каждого — и его право отличаться от остальных.

Олаф бегом миновал площадь, изредка сталкиваясь с кем-нибудь и извиняясь на ходу. Ринулся к крайней левой арке. Быстро миновал её, невольно обратив внимание, что свод выложен мозаикой — тоже что-то чудесное и светлое. На мосту перешел на шаг, да и то, лишь потому, что там двое то ли пацанят, то ли карликов организовали продажу воздушных шаров. Разноцветные гроздья дружно рвались в небо, удерживаемые на почти прозрачных длинных нитях, и привлекали к прилавку целую толпу. Детей почти не было, в основном — взрослые с сияющими, радостными глазами. Те темьгородцы, кому уже посчастливилось обменять монету на шарик, спешили оборвать нить и освободить легковесного невольника. Он взмывал в облака, провожаемый подбадривающими криками и аплодисментами.

Являлось ли это действо ритуалом, Олаф не знал. Но юноше казалось удивительным, что эти люди, отвергнутые своей родиной и семьей, остались абсолютно невинными внутри. Потому что он сам вряд ли бы сумел так радоваться на их месте.