— А что оставили бы вы? — юноша машинально подошёл к окну, и проверил, не лежит ли что перед закрытыми ставнями. Там, в углу, притулились перламутровая раковина, простенькая заколка для волос, моток ниток, но перстня, конечно же, не оказалось.

Правильно, этот домик другой, в ином королевстве Империи.

— Не решила пока, — ответила девушка. — Но всё равно. Наверное, надо подумать, что может пригодиться кому-то. Может быть плащ?

Олафа удивил её ответ. Она не задумывалась, что вещь может ещё послужить ей самой. Летта думала о том неизвестном, кто посетит ничейный домик.

После лёгкого ужина, найденного на столе под чистым полотенцем, девушка расшнуровала ботинки и примостилась на лавке. Олаф же выудил из огромного незапертого сундука скатанный соломенный тюфяк, накрыл его простыней и растянулся с блаженной улыбкой, всем видом показывая, что подобное наслаждение не променяет ни на что иное. Летта не стала спорить и легла свободнее. Наверное, впервые с начала своего путешествия она заснула быстро и крепко.

Олафу же не спалось. Отчаявшись приманить сон, он тихонько поднялся со своей лежанки. Неслышно побродил по комнате, а потом шагнул за порог дома. Присел у двери на корточках, поёживаясь от ночной прохлады и отмахиваясь от налетевших насекомых. В голове безостановочно вертелись разговоры с Леттой. Как она появилась на его станции, буквально принесённая ветром, как усыпила вечным сном недоеда, терпеливо ждала на привале и рассказывала сказки или истории из своей жизни. Юноша пытался найти хоть какое-то решение, способное остановить девушку. Если просто уговаривать остаться — толку, знал, будет мало. Может быть, рассказать о том, что он увидел в дупле дерева? Что в полумраке Летта выглядела утончённой красавицей. Но не померещилась ли ему перемена? Не была ли тому виной усталость?

Тёплое непонятное чувство, вызванное воспоминаниями, томило душу, печалило и радовало одновременно. Олафу оно было незнакомо. Но одно он понимал совершенно точно: ему будет легче расстаться с Леттой, если он будет знать, что она счастлива. А в таком месте, как Темьгород — счастливым быть нельзя. Может, предложить ей на выбор парочку королевств, где у него завелись хорошие знакомые? Или уговорить найти Странника — мудрого дракона, когда-то вылечившего их с братом, после нападения нитезубов? Или?.. Но как-то все варианты проводнику и самому казались неубедительными.

Юноша вздохнул. Опять он хочет помочь тому, кто не желает, чтобы ему помогали? Наконец, прихлопнув особо надоедливого кровососа, Олаф поднялся на ноги. Ни звезды, ни луна, ни свежий ветер не могли помочь найти верный ответ, значит, не было нужды кормить своей кровью мошкару.

И в этот момент Летта страшно закричала. Будто все страхи прошедшего дня вернулись к ней под покровом ночи и незваными гостями вошли в сон. Юноша распахнул дверь и метнулся к своей спутнице. Она беспокойно, вся в испарине, ворочалась на лавке. Подушка слетела на пол из-под головы девушки, одеяло сбилось в кучу в ногах. Сама же Летта, вся во власти кошмара, кричала и звала Олафа, родителей, кого-то, чьи имена юноша слышал впервые.

— Тише, тише, — шептал он и ласково гладил волосы и мокрые от слез щеки. — Тише, милая. Я здесь. Это только сон.

Но и слова, и прикосновения были бессильны. Глаза Летты скользили под веками, руки не находили себе места, а грудь тяжело вздымалась. У девушки началась лихорадка. Бедняжку знобило и трясло. Расшнуровав платье, проводник уложил её удобнее. Укрыл ещё одним одеялом. Потом затопил очаг, хотя в доме было тепло, только чтобы бросить в огонь парочку зубов недоеда.

Тяжёлый бред прекратился, но начался кашель, перемежаемый стонами. Снова пришлось взбивать подушку, подкладывать под неё ещё одну, чтобы стало повыше. Юноша боялся, что заболевшая спутница задохнется. Страх за неё, пожалуй, оказался сильнее всех его прежних страхов.

Олаф не знал, есть ли в Темьгороде лекари, и могут ли они выходить за ворота ночью. Но ведь и их надо ещё позвать, ни одной живой душе не известно, что сейчас в этот момент где-то в ничейном домике сильно болеет одна упрямая странница. А он опасался оставить Летту одну.

Надо было решиться на что-то, найти снадобье. Возможно, кто-то из путешественников оставил здесь лекарства? Быстрые поверхностные поиски ничего не дали. Олаф присел на стул, пытаясь сообразить, что же все-таки делать. Блуждающий взгляд наткнулся на сундучок из повозки покойного Востова.

Как можно было забыть про это сокровище! Юноша поставил его перед собой и начал открывать склянки и принюхиваться к запахам. Проводник пытался найти знакомый. Могла же тут оказаться целебная настойка? Конечно, работорговец вряд ли бы настолько озаботился здоровьем невольников, но вот запастись в личных целях мог вполне. Однако запахи были сплошь незнакомыми. Одни пряные и приторные, другие едва ощутимые и ненавязчивые, все имели под собой природную основу, но Олафу были неизвестны известны эти травы и их свойства. Они могли оказаться полезными ровно настолько, насколько и ядовитыми.

Когда Олаф уже почти решил бежать за лекарем, он вдруг вспомнил о флаконе, убранном девушкой в карман плаща. Кажется, Летта обмолвилась, что аромат ей знаком и напоминает о лекарстве, которым некогда её лечила мать. Самому Олафу он казался весьма неприятным, но, может быть, красная жидкость — шанс вылечить спутницу?

Юноша достал резной пузырёк и приоткрыл крышку. Необычный запах опять ударил в нос, заставив дёрнуться. Маленькая кровавая капля попала на палец, и кожу слегка защипало. Проводник разочарованно потёр это место — вряд ли такая едкая жидкость может быть лекарством — а потом плотно завинтил флакон. Убирая его в карман плаща, скользнул взглядом по своей руке и охнул — кончик пальца приобрёл непривычную белизну, именно такого оттенка была кожа Летты. Олаф медленно оглянулся на девушку. На миг стало страшно. Не за себя, за неё. Возможно ли, что её мать не знала о том, чем именно лечила своё дитя? Или Летта ошиблась в своих воспоминаниях?

Парень не сомкнул глаз до самого утра. Летта оказалась довольно беспокойной пациенткой, а он, напротив, довольно терпеливой сиделкой. Олаф укрывал девушку одеялом — она скидывала его, возвращал под голову подушку, и та почти мгновенно слетала на пол. Проводник вытирал испарину с лица и шеи своей спутницы, смачивал её губы водой. Ещё раз затеял поиски лекарств, нашёл травяную труху в холщовом мешочке. Она походила на сбей-жар, и хотя пролежала тут, похоже, не один год, Олаф заварил из неё чай. Остудив, влил несколько ложек в рот больной.

Помогли ли зубы недоеда, подействовал ли отвар, или молодой организм начал справляться с простудой сам — так или иначе, с рассветом девушка немного затихла. Она все ещё горела, но не так, как раньше, ночные кошмары больше не беспокоили её, и кашель почти утих. Осунувшаяся, в испарине, Летта вызывала щемящее чувство жалости. Её хотелось защитить, поддержать — теперь даже больше, чем в начале знакомства.

Олаф дотронулся до белоснежной руки. Прикосновение было совсем лёгким, и он не думал, потревожить свою подопечную. Однако она моментально открыла глаза. И затопившая её волна облегчения показалась юноше милостью самой Жизнеродящей.