– По законам жанра в этом месте мне ведро с краской должно вылиться на голову, – усмехнулся Пестряков.

– Извините, чего нет, того нет.

Зиганшин перенес табуретку гостя в кухню, поставил ее у подоконника. На который тут же постелил свежую газету.

– Сегодняшняя, – улыбнулся он, – только у меня видите как… Кружки железные и без сахара будет. Присаживайтесь на табуретку.

– Спасибо.

Зиганшин понюхал кастрюльку, в которой до этого варил сардельки. Вроде отмыл чисто, не пахнет. Налил воды и поставил кастрюльку на плиту.

– Знаете, мне почему-то ваша квартира напомнила удивительную повесть Вадима Шефнера «Сестра печали», – произнес тут Пестряков.

– Я читал, – кивнул Зиганшин.

– Правда? – не смог скрыть своего изумления Георгий Владимирович.

– Спасибо, что напомнили, – улыбнулся Зиганшин. – В детстве это была одна из самых любимых книг.

– Как странно, – резкое лицо Пестрякова вдруг смягчилось, – в юности писатели мне казались какими-то небожителями, обитавшими в четвертом измерении, и лишь недавно я узнал, что Шефнер умер только в две тысячи втором году, и целых десять лет, с тех пор как впервые прочел эту повесть, я, оказывается, мог связаться с ним, поговорить… Хотя бы сказать, как любил эту книжку. Вообще к чтению я не пристрастился, а эту книжку любил.

– И я.

– Ну хоть что-то. Давайте один на двоих, – воскликнул полковник, заметив, что Зиганшин тянется к коробке с чайными пакетиками, – я крепкий не люблю.

– Хорошо. Если вы курите, то пожалуйста. Сейчас окно открою.

Пестряков махнул рукой:

– А, не суетитесь! Я все, сбитый летчик. После отпуска сразу уволят, так что нет смысла передо мной выслуживаться.

– Да ну, не уволят… – покачал головой Зиганшин. На слова про «выслуживаться» он никак не среагировал.

– Точно говорю. Впрягаться за меня никто не будет.

– Хотите, я впрягусь? – вдруг вырвалось у Зиганшина.

– Что?

– Ну раз уж я все равно в теме. Только я работаю не один.

– Интересно…

– Как клиенту или как начальнику собственной безопасности? – фыркнул Зиганшин. – Короче, есть у меня тетка – адски острый ум. Дедукция – Шерлок Холмс с завистью курит в сторонке! И живет через дорогу. Давайте я ее позову, и мы спокойно все обсудим.

Анжелика явилась так быстро, будто стояла под дверью квартиры. Сняв куртку, она осталась в спортивном костюме ослепительно бирюзового цвета и по-хозяйски прошла на кухню.

– Извините, я сан-фасон, – улыбнулась она Пестрякову, – ну так сами видите, ремонт тут у него. Ну что ты застыл, Славик? Доставай давай!

С некоторым злорадством заметив, как удивленно наблюдает за ней Георгий Владимирович, Зиганшин стал открывать контейнеры, которые Анжелика, войдя, сунула ему в руки. Там оказалось домашнее печенье, а в пластиковой коробочке, еще теплой, – две большие круглые котлеты, сочащиеся маслом и мясным соком, плюс горка белого, как снег, картофельного пюре.

– Налетайте, мужики, а я уже поужинала.

Зиганшин выложил гостю пюре и котлету на единственную тарелку, а сам стал есть из контейнера.

– В следующий раз у меня соберемся, – буркнул Пестряков, работая пластмассовой вилкой, – очень вкусно, Анжелика Станиславовна, спасибо.

– Можно просто Анжела и на «ты». Взрослые ж люди! – Описав круг по кухне, Ямпольская скрылась в коридоре. – Не, ну ты, Славик, Геракл, конечно! Такой ремонтище! Прям вот порадовал, родной!

Лицо Пестрякова в недоумении вытянулось, бровь поехала вверх. Зиганшин сделал жест рукой, мол, спокойно, сейчас все будет.

– Читала я это говно, – сказала Анжелика, возвращаясь, – жесть вообще! Вот люди тоже… У меня старшая дочка блог ведет, пишет там милоту разную, про книжки, про фильмы, фоточки красивые, так что вы думаете, хоть одна скотина перепостнула, кроме родителей? Никому не надо! А стоит только написать: «менты – козлы», так, пожалуйста, весь мир в курсе! Всем интересно! Ладно, к делу.

Зиганшин быстро убрал все с подоконника, и Анжелика с неожиданной легкостью запрыгнула на него. Сам Зиганшин сел на пол, подстелив газетку.

– Итак, – сказала Анжелика, – перед нами стоит сложная задача. Понять, что за чмо пустило эту утку на просторы интернета, во-первых, и опровергнуть ее, во-вторых.

– Второе выполнить легко. У меня алиби на оба преступления.

– Ну это, как говорится, в аду расскажешь, – усмехнулась Анжелика. – Заказные убийства еще никто не отменял.

Пестряков пожал плечами:

– Насколько мне известно, у следствия не было никаких сомнений, что Лизу Горскую убил Тарасевич. А единственный человек, который подумал о невиновности Климчука, это присутствующий здесь Мстислав Юрьевич.

– Однако же дыма без огня не бывает!

– Это вы правильно сейчас сказали! – воскликнул Пестряков. – Автор этого пасквиля должен был откуда-то знать про обстоятельства гибели моей жены, которые никогда не освещались в прессе, и про Лизу не могу понять, как стало ему известно. Я ведь не был ее мужем, и о том, что мы встречаемся, вообще почти никто не знал.

Зиганшин с Анжеликой переглянулись. Надо было каким-то образом не дать понять Пестрякову, что они интересовались его прошлым и копались в деле двадцатилетней давности, а как не спалиться перед таким опытным профессионалом?

– Расскажите нам все по порядку, – сказал Зиганшин авторитетно, – потому что никогда не знаешь заранее, что важно, а что нет.

– Да, дорогой! – подхватила Ямпольская. – Такая мелочь может оказаться ключом ко всему делу, что никогда бы не подумал.

Георгий Владимирович пожал плечами:

– А вы никуда не торопитесь?

– Нет. А вы?

– Сын дома один, но он уже большой парень.

– А сколько ему лет? – особенно деловито поинтересовалась Ямпольская.

– Обожди, Анжел, – рассмеялся Зиганшин, останавливая ее прыть. – Замуж выдавать своих девчонок позже будешь.

– Да, вероятно, мне стоит вам довериться, – умилившись их диалогом, кивнул полковник. – Все равно не скажу ничего хуже того, что уже написано.

– Только все по порядку и подробно.

Пестряков вздохнул и довольно долго молчал, постукивая пальцами по подоконнику. Выходила знакомая мелодия, но Зиганшин никак не мог вспомнить, какая именно.

– Мои родители дружили с родителями Карины Александровны, так что мы знали друг друга с детства, – сказал наконец Георгий Владимирович, – но, оба единственные дети, мы считали себя кем-то вроде брата и сестры, и, наверное, это помешало нам влюбиться друг в друга, когда мы выросли. Хотя родители только об этом и мечтали. Помню, моя мама была так счастлива, когда Карина захотела стать врачом, она, по-моему, больше сил приложила к ее поступлению в медицинский, чем к моему на юридический. Зато Каринина мама была без ума от меня и обещала взять к себе в фирму, как только я окончу универ. Вот такая вот идиллия. Мы с Кариной отлично ладили, но не думали ни о чем большем. И вот однажды я пришел к ней на день рождения, встретил Лизу. Влюбился, она ответила взаимностью. Вот, собственно, и вся история.