На протяжении всей осени того года Дженни либо постоянно сопровождала принца во время его загородных поездок в конце недели, либо к ней шли потоки писем из Сандрингема, Виндзора, из его частного клуба, с его яхт или с мест, где он останавливался во время путешествий по Европе. В сентябре Джек в своем письме к матери сообщал о том, что собака Дженни, породы чау, родила щенят, и одни из них коричневого цвета, а другие черные. Дженни ответила кратким письмом, написанным на гербовой бумаге Сандрингема, где она проводила время с принцем. Она сообщала, что пообещала одного из щенят принцу, который любил собак, а Берти говорил, что собирается назвать его в честь ее сына – Чёрный Джек.

Начиная с 1896 года, Дженни устраивала для принца и его друзей роскошные обеды в Грейт Камберленд Плейс, для которых требовались погребок с отменным вином и бесчисленное количество новых платьев, обычно от Уорта – известного дома мод в Париже. За все это Дженни платила с помощью займов, которые разрастались как снежный ком, а выплачивала она их за счет взятия новых кредитов. В некоторых ее письмах того периода говорится, что она или находится, или собирается поехать в Монте-Карло, чьи игорные дома были модным убежищем богачей.

Принцу приходилось сочетать свои визиты к Дженни с государственными обязанностями, которые ему нужно было исполнять, но, несмотря на его большую занятость в 1897 году, они все-таки встречались довольно часто. Берти, по-видимому, пленял художественный интерес Дженни ко всему японскому[252], и в домашней обстановке она встречала его в ярких платьях или кимоно из японского шелка, которые еще больше подчеркивали ее смуглую красоту 4 января 1897 года он писал ей из Сандрингема с пожеланиями счастливого Нового года и спрашивал, можно ли ему прийти к ней на «японский чай». Два дня спустя он получил от нее разрешение на это. В других его письмах, написанных в феврале, он спрашивал, можно ли прийти на «чай гейши». В апреле того года принц посетил Францию, и 1 апреля он писал Дженни из Ниццы, с королевской яхты Британия, спрашивая, какие французские пьесы ему стоит посмотреть, а также благодарил ее за ужин. На этом письме было прожженное место, и содержалось извинение принца «Простите мою сигарету!» В мае Дженни гостила в доме Уильяма Валдорфа Астора, куда был приглашен и принц. Остается только гадать, как она справлялась с двумя пылкими любовниками под одной крышей. Из Кливдена открывались панорамные виды на Темзу, и дом Астора был обставлен в самом роскошном стиле, в подражание итальянцам, с гобеленами и обшитыми панелями стенами. Однако Астор прискучил Дженни, и 31 мая она писала Джеку, что обстановка «там была очень холодная, сдержанная и скучная». В то же время она отмечала, что Уильям «обладает отличным вкусом», и она находила его «жилище великолепным, но безликим», а принц «был в хорошем настроении».

2 июля герцогиня Девонширская устроила в своем лондонском доме, Девоншир-хаус на Пиккадилли, бал лондонского светского сезона в честь празднования бриллиантового юбилея королевы Виктории. Это был бал-маскарад, и гости должны были изображать известных исторических лиц. Принц Уэльский явился на бал в виде Великого Приора Ордена Святого Иоанна Иерусалимского, а его жена, принцесса Александра, изображала Маргариту де Валуа и появилась в сопровождении лиц в нарядах титулованной аристократии. Дженни, как обычно, превзошла в своем наряде всех женщин. Одетая в великолепный костюм, она изображала византийскую императрицу Феодору. Многие журналисты отвели ей большое место в газетах, называя ее красавицей бала. Наряд Дженни состоял из широкой мантии яркого цвета из дорогого материала, которую она скопировала с мозаичного портрета из церкви в Равенне. На голове у нее была корона с висящими по бокам подвесками из жемчуга и украшением из бриллиантов. Длинные рукава из прозрачной ткани, свисающие по бокам ее платья, были украшены сверкающими стразами. На ее шее было жемчужное ожерелье, а ее длинные черные волосы, которые она обычно поднимала вверх, свободно струились по ее плечам, доходя почти до пояса. В одной руке она держала огромную лилию, а в другой – золотой шар как символ власти. Владычествуя над всеми, она была фактически королевой дня.

В августе, во время недели парусного спорта в Каус, которую Берти прозвал «Зрелищем дикого Запада», Дженни появлялась на публике вместе с принцессой Александрой, их отношения казались близкими, дружескими и мирными. Кроткая красавица принцесса, измученная беременностями и родами, вполне привыкла к постоянным изменам своего мужа. Осенью того года принц присылал Дженни частые письма с новостями о своих многочисленных зарубежных поездках. Он также сообщал, что слышал хорошие отзывы об Уинстоне. Такая похвала ее старшего сына была очень кстати.

Будучи официальной фавориткой принца, Дженни появлялась с ним на публичных приемах, выступая перед всем миром как будто в роли его жены. На фотографиях в прессе в 1897 году, во время празднования бриллиантового юбилея королевы Виктории, она шла рядом с принцем около лондонского Тауэра[253]. К началу 1898 года Дженни начала испытывать серьезные финансовые затруднения, и ее долги росли. Богатый дом, роскошные обеды и вино, которые она предлагала принцу, истощали ее доходы от поместья.

24 января принц писал ей из Сандрингема, обсуждая подробности ее предстоящего визита вместе с Джеком и давая совет, на каком поезде им следует приехать. Он сообщил, что среди гостей будет также Мария де Ротшильд, жена банкира-миллионера Лео де Ротшильда (которому принадлежал загородный дом Аскот-Уинг возле Лейтон-Базард в графстве Бердфордшир).

Тем временем Дженни привлекла к себе еще одного молодого любовника, майора Карела Рамсдена, офицера из Сифортского хайлендерского полка. Его имя, начиная с 1897 года, появляется в письмах Дженни к своим сыновьям. «Красавец Рамсден», как его называли, был прикомандирован в Каир, где собиралась экспедиция под руководством Горация Герберта Китченера, главнокомандующего армией в Египте (1892–1898), целью которой было повторное завоевание Судана. Уинстон страстно желал попасть в состав полка Китченера в этой армии. Дженни полагала, что ей, возможно, следует посетить Рамсдена в Египте и одновременно попытаться поговорить об Уинстоне с Китченером. Уинстон писал, что, несомненно, ее остроумие, такт и красота помогут преодолеть все препятствия. Позднее, в своей автобиографии, он описывал ее как женщину, «которая использовала мужчин и открывала двери» для него[254].

В Каире Дженни остановилась вместе с Рамсденом в отеле «Континенталь» и обратилась с просьбой к Китченеру. Он проигнорировал ее просьбу как одну из многочисленных просьб такого рода, постоянно поступавших к нему. Когда ее пребывание в Каире подошло к концу, Дженни отправилась в Порт-Саид и обнаружила, что отправление корабля, на котором она собиралась отплыть домой, задерживалось. Вернувшись в гостиницу, где она собиралась провести еще одну ночь с Рамсденом, она вошла в комнату без стука и увидела его в объятиях леди Максвелл, жены генерала Джона Максвелла. Дженни закатила скандал на всю гостиницу. Слух об этом инциденте достиг ушей принца, находящегося в Каннах, и он писал ей в письме: «Вам следовало держаться дружбы старых друзей, а не отправляться в экспедицию по Нилу. Старые друзья лучше всех!»