– Хорошая мысль, – ответил он, допил вино и вытащил телефон. – Но ты не будешь в такой час шататься по улицам одна, пытаясь поймать машину. Я сейчас тебе вызову – смотри, у меня есть приложение.

Он показал мне светящийся телефон.

– На что я должна смотреть? – спросила я, вглядываясь в экран.

Он проигнорировал мой вопрос, прочел входящее сообщение и сказал:

– Будет здесь через пять минут.

Рэймонд подождал со мной приезда такси в прихожей, потом проводил меня к машине и открыл передо мной дверь. Усаживаясь на заднее сидение, я увидела, что он вглядывается в водителя – женщину средних лет, уставшую и скучающую.

– Ты тоже поедешь? – спросила я, не понимая, почему он все еще медлит и стоит на тротуаре.

Рэймонд взглянул на часы, взъерошил волосы, посмотрел на дом, потом на машину, и обратно на дом.

– Нет, – сказал он, – еще немного побуду здесь. Посмотрю, чем все закончится.

Когда такси тронулось с места, я повернулась и посмотрела на него. Он нетвердой походкой направился к дому. В дверном проеме я увидела Лауру с двумя бокалами в руках. Один из них она протягивала Рэймонду.

На следующей неделе Рэймонд прислал мне электронное письмо в середине дня. Было очень странно увидеть его имя в моем почтовом ящике. Как я и полагала, он был полуграмотен.

Фуршет. В гольф-клубе. Бог отнимает, и бог дает. Две вечеринки за месяц! Больше, чем за последние двадцать лет. Я набрала ответ:

А через несколько секунд получила ответ: ☺.

Общение двадцать первого века. Меня пугают стандарты грамотности у нашей нации.

Я договорилась об отгуле во второй половине дня из-за моей записи в парикмахерскую. Но сначала, по обыкновению, съела свой ланч в комнате отдыха с кроссвордом из «Телеграф», сэндвичем с кукурузой и тунцом, чипсами с солью и уксусом и апельсиновым соком с мякотью. В свое время я поблагодарю музыканта за то, что он приобщил меня к радостям соков с мякотью. После столь восхитительной трапезы я села на автобус в центр, победоносно улыбаясь при мысли о коллегах, которые вынуждены были оставаться за своими столами до конца дня.

«Гелиотроп» располагался на красивой улице в самом центре города, на первом этаже здания из песчаника в викторианском стиле. Он явно не относился к типу мест, где я часто бывала, – громкая музыка, агрессивно модный персонал и чрезмерное обилие зеркал. Я представила, что, может статься, музыкант ходит сюда стричься, и от этой мысли почувствовала себя немного лучше. Вполне возможно, что однажды мы будем сидеть бок о бок в этих черных кожаных креслах под большими фенами, взявшись за руки.

Я подождала, пока администратор закончит говорить по телефону, и отодвинулась подальше от стоящей на стойке большой вазы с белыми и розовыми лилиями. От их запаха в горле запершило, будто там застряло перо или кусок меха. Я закашлялась: этот запах явно не для людей.

Я уже забыла, как шумно в парикмахерских, это постоянное гудение фенов и гул бессмысленных разговоров. Я устроилась на подоконнике, предварительно облачившись в черное нейлоновое кимоно, которое, как я с тревогой заметила, было засыпано короткими частичками волос, отрезанными от предыдущего клиента. Я быстро смахнула их.

Пришла Лаура, такая же нарядная, как и всегда, и провела меня к креслу напротив пугающего ряда зеркал.

– Как повеселились в субботу? – спросила она, возясь со стулом, пока не смогла устроиться позади на одном уровне со мной.

Смотрела она не на меня, а в зеркало, обращаясь к моему отражению. Я поняла, что делаю то же самое. Как ни странно, это действовало расслабляюще.

– Отлично! – ответила я. – Это был превосходный вечер.

– Папа живет в комнате для гостей и уже сводит меня с ума, – с улыбкой сказала она. – И так будет еще две недели! Не представляю, как выдержу.

Я кивнула и сказала:

– Да, мне по опыту известно, как трудно порой бывает с родителями.

Мы обменялись сочувственными взглядами.

– Так, и чем мы сегодня займемся? – спросила она, снимая резинку и распуская мою косу.

Я уставилась в зеркало. Волосы у меня были мышино-каштанового цвета с пробором посередине, прямые и не особенно пышные. Человеческие волосы, делающие то, что и должны делать: расти на моей голове.

– Я бы хотела что-нибудь новое, – ответила я. – Что вы можете мне предложить?

– А на что вам хватит смелости, Элеанор? – спросила Лаура.

Это был верный вопрос. Я смелая. Я, Элеанор Олифант, храбрая и смелая.

– Делайте все, что хотите, – сказала я.

Она явно была в восторге.

– Красить тоже будем?

Я задумалась.

– Это будет обычный человеческий цвет? Не уверена, что хотела бы розовый или голубой или что-нибудь подобное.

– Я подстригу их вам до плеч, будет градуированный боб с карамельным и медовым оттенком, плюс длинная челка на один глаз, – сказала она. – Что скажете?

– Ничего не скажу, это недоступный моему пониманию набор тарабарщины, – ответила я.

Она засмеялась, глядя на мое отражение, но быстро прекратила, возможно потому, что я не смеялась.

– Поверьте мне, Элеанор, – серьезно произнесла она, – получится красиво.

– Слово «красиво» обычно не ассоциируется с моей внешностью, – сказала я скептически.

Она похлопала меня по плечу.

– Вот увидите, все будет хорошо, – ласково сказала она.

А потом заорала так, что я чуть не упала со стула:

– МАЙЛИ! Иди сюда и помоги мне смешать нужный цвет!

К нам подбежала круглолицая низенькая девушка с плохой кожей и прекрасными глазами. Лаура дала ей указания, включая процентное соотношение и коды, которые в равной степени могли относиться как к краске для волос, так и к пороху.

– Чай? Кофе? Журнал? – спросила она меня.

Когда я через пять минут обнаружила, что потягиваю капучино и листаю последний номер «ОК!», то сперва даже себе не поверила. «Нет, вы только посмотрите на меня», – подумала я.

– Ну что, готовы? – спросила Лаура.