или какого-нибудь другого напитка, несчастным приходилось с великим отвращением пить воду, и редко их жажда утолялась молоком, смешанным с водой. И хотя столь измученные люди и лошади не могли переносить таких больших трудностей и тягот, тем не менее приставы не разрешали в течение дня давать отдых измученным членам в каком-нибудь месте, но постоянно приказывали двигаться вперед, ссылаясь на приказ царя, чтобы мы появились в Москве 19-го августа. Его нельзя было нарушить, [поэтому] не жалели ни людей, ни лошадей, ни снаряжения, ни прочей нашей собственности.

Так как, надеясь на лучшее, мы везде обманывались в своих надеждах и во всех местах жили на одних и тех же условиях, мы воспользовались законным поводом, чтобы пожаловаться приставам и потребовать у [них] лошадей, повозок и пищи. Пригласив их, мы обратились к ним с такой речью: “Мы не сомневаемся, что вы помните, как недавно объявили нам в Новгороде, что получили от своего царя письма, которые предписывали вам прямым путем везти нас в Москву, и вы потребовали, чтобы мы подготовились к отъезду как можно скорее, и этот [отъезд] произошел в тот же день; и вот уже некоторое число дней мы и наши слуги переносим тягчайшие бедствия, каждый день ожидая перемены к лучшему. До сих пор мы не хотели жаловаться, чтобы не показаться слишком нетерпеливыми, но так как наши страдания растут все больше и с каждым днем становятся все тяжелее, пища скудеет, люди и животные изнемогают, мы не можем не высказать вам чувств, идущих от души, и мы говорим:

“Мы посланы датским королем Фредериком II к великому князю московскому вместе с [другими] дворянами и слугами для того, чтобы выполнить возложенные [на нас] поручения, и считали, что нас будут обеспечивать необходимым для поддержания жизни. А мы уже испытали сверх всяких ожиданий голод, жажду, недостаток лошадей, кучеров и прочие неудобства, что нам кажется весьма странным — в особенности потому, что, когда нас держали почти 5 недель в Новгороде, у вас оставалось достаточно времени, чтобы подготовить все необходимое для нашего путешествия. Мы и наши слуги не привыкли каждый день удовольствоваться и утолять многодневную жажду водой; [к тому же] мы привезли их не для того, чтобы они выполняли обязанности кучеров или шли пешком, но чтобы они нам служили и были для короля, королевства и нас свидетельством достоинства, а не позора. У нас же столько денег, что, если бы можно было приобретать на них необходимое, то не пришлось бы ни слугам испытывать какую-либо нужду в чем-либо, ни нам просить что-нибудь у них [русских] бесплатно. И раз дело обстоит именно так, а они не считают нас иудеями или турками[508], мы хотели бы, чтобы в ответ на самую любезную нашу просьбу они поступали с нами не иначе, как подобает христианам (а на это звание они претендуют) поступать с христианами, иначе они оскорбили бы [имя] Божье, наложили бы на своего великого князя клеймо бесчестия и нанесли оскорбление нашему королю”.

Выслушав это, они ответили, что все это, конечно, им известно и они очень хорошо видят, как тяжко и по разным поводам страдают наши слуги, однако они не могут этого изменить. Они попробуют, если удастся, найти большее число — и притом свежих — лошадей в другом месте. Произнеся эти речи, они удалились.

Ты спросишь, как мы поехали дальше? На следующее утро мы попытались двинуться в путь на тех же лошадях, ведь мы не могли достать других, и с огромным трудом проделали путь в 8 миль и достигли города Едрово[509]. Когда [мы] прибыли туда, те, кто должен был дать нам лошадей, оставив город, убежали в леса, а очень немногих, которые остались, приставы изрядно наказали палками и плетьми, пока они не обещали, что добудут лошадей. Даже служитель слова Господня не избежал побоев, но был бит и руган до тех пор, пока не предоставил лошади[510].

Но сверх этого они смогли силой извлечь из жителей всего города [лишь] б лошадей, которых те на следующий день, то есть 10-го августа, ночью увели обратно в поле, поэтому все на тех же несчастнейших животных, которые везли нас от Новгорода[511], мы, [проделав] еще 9 миль, прибыли в город Коломну[512]; отсюда 11 августа мы проделали путь в 5 миль и приехали в город Вышний Волочек с огромным вредом для этих животных, ведь очень много их пало и погибло в пути.

На всем этом пути почти все деревни[513] разрушены Московитом и сравнены с землей таким же образом, как и по другую сторону от Новгорода, так как он считал, что [их] жители были на стороне его убитого брата и что они замышляли его [царя] убийство. Названный выше город омывает река[514], по которой плывут в Отверь[515], оттуда до нее 26 миль. Говорят также, что недалеко от города есть источник, откуда вытекает ручей, текущий вплоть до Новгорода. Он пригоден для навигации[516].

12-го [августа] мы снялись с лагеря и вечером этого же дня прибыли в Выдропуск, проделав путь в 7 миль[517]. До этого места простираются владения Новгорода, и отсюда начинается Московское княжество. Его земля очень отличается от той, которую мы [уже] проехали, она ровна, плодородна, возделана и повсюду изобилует плодами.

Отсюда на конях и повозках 13-го августа мы прибыли в Торжок[518], отстоящий от вышеописанного места на 7 миль. Этот город расположен на ровном и красивом месте возле реки Тверцы, застроен деревянными, по русскому обычаю, домами[519]. Здесь наши слуги впервые хоть как-то наполнили алчущие желудки медом; ведь они уже давно (как раньше было сказано) терпели голод и страдания.

Отсюда мы отправились 14-го [августа] и прибыли в Отверь; путь [между ними] составляет 12 миль. Некогда этот город был богатейшим торговым центром[520], теперь же он совершенно запустел и доведен почти до крайней степени бедности, потому что в нем сидел убитый князь, то есть брат великого князя[521]. [Это] была [его] крепость, прежде окруженная рвами, валом и стеной, но сейчас она разрушена настолько, что не осталось даже следов стены[522]. Отсюда плавают в Казань и Астрахань, а затем по реке Волге в Каспийское море, держа курс на восток.

Невозможно описать, какие тяготы мы испытали, прибыв сюда. В этот день мы проделали путь в 12 миль, двигаясь от Люцифера