беседе присутствовал переводчик с русского языка, по имени Яков, австриец [по происхождению][537], который по поводу этих слов добавил: “То, что [этот] добрый господин напоминает о произнесении титулов царя до титулов вашего короля, имеет свои причины, о которых не стоит умалчивать. Главная из них — как бы из-за вашего пренебрежения на вас не легло клеймо бесчестия. Я помню, как несколько лет тому назад царя посетили послы, которые с позором были удалены и изгнаны сразу же после своего прихода по той причине, что, отложив на потом титулы [этого] государя, они сначала назвали титулы своих правителей”. Он [успел договорить лишь] до этого места.

Восприняв это указание как звук боевого сигнала, я немедленно ответил: “Нас и раньше посылали к королям и князьям[538], и мы так выполняли королевские поручения, что наши действия одобряли, и мы надеемся, что и [это дело] мы поведем так, что ни царю, ни королю не будет бесчестья, но мы и к нему [царю] будем обращаться с приветствием по немецкому обычаю[539]. Если же все-таки он [Болер] захочет дать нам совет, каким образом нам добиться благосклонности царя, снискать его милость, но и нашего короля не лишить достойного почета, [все] это мы обязательно с самым добрым чувством примем [от него] как от друга и будем считать благодеянием.

Что касается изложения самого дела, то мы получили от нашего короля указания, как его вести, и не имеем права, и не хотим прибавлять к его поручениям что-либо от себя”.

Тогда он снова спросил, не поручено ли нам упомянуть о крепостях, отнятых у короля в Ливонии[540], и если это так, то, он считает, ни к чему говорить об этом.

Я сказал ему: “Нам предписано излагать порученные нам дела в присутствии императора и сената[541], но не другим [лицам]. Поэтому я считаю нетактичным беспокоить нас этими [вопросами]”.

Тогда он попросил, чтобы ему сообщили, посланы ли его королевским величеством подарки царю и намеревается ли каждый из нас поднести ему [царю][542] что-либо.

Я сказал, что король прислал царю и его старшему сыну позолоченные кубки[543]. Тогда он сказал, что необходимо, чтобы и младшему сыну были преподнесены дары. Мы обещали поступить по его совету. Услыхав это, он приказал составить список подарков[544] и отдать их [подарки] ему. Забрав их, он удалился, а когда вечером снова пришел, объявил, что царь велел нам явиться к нему на следующий день, 21-го [числа] этого же месяца [августа][545]. И это было [для нас] самым желанным известием.

И вот он пришел к нам на следующий день около 9 часов утра [и] предложил нам приготовиться к отправлению; мы безо всякого промедления сели на коней и направились прямо в крепость.

Там по обеим сторонам дороги стояли длинной чередой 2 тысячи лучников в [полном] снаряжении, оставив промежуток, по которому мы продвигались. Проехав дальше, мы достигли крепости, действительно обширной и выстроенной по-царски из камня, окруженной стеной и рвами, вмещающей три замечательных храма[546] (см. рисунок на с. 319 наст. изд.[547].

Там мы увидели многолюдное место [собраний] бояр, которые были разодеты в красные и разноцветные одежды. Миновав их, мы взошли во дворец, заполненный другими боярами, одетыми самым богатым образом, сидящими каждый на своем месте[548]. Мы их приветствовали и, когда хотели войти в тронный зал[549], у входа навстречу нам вышел переводчик по имени Каспар[550], он напомнил, чтобы мы не произносили королевских титулов раньше царских и чтобы мы не забыли поприветствовать и назвать почетным титулом царского сына. Затем, когда нас впустили, мы увидели царя и его старшего сына, оба сидели — отец на троне, возвышавшемся над полом на один локоть, сын немного пониже справа от него.

Первый был облачен в шелковую тунику золотистого цвета, украшенную драгоценными камнями, на шее у него было золотое украшение, сделанное из разных [драгоценных] камней[551], на голове — шапка[552], украшенная камнями и самоцветами, на которую была надета золотая корона[553]; на всех пальцах были перстни, в которые были вставлены большие жемчужины[554], в руке он держал позолоченный скипетр[555].

На втором была шелковая туника красного цвета[556], усеянная драгоценными камнями, на голове у него — головной убор, отороченный мехом[557].

Рядом с ним стояли четверо юношей, державших в руках топорики, одетых в белые полотняные одежды[558].

Там было [также] большое количество бояр, сидевших повсюду, все они были одеты в дорогие одежды.

Как только мы оказались на виду у царя, он протянул руку, и глашатай[559], обращаясь ко мне, сказал громким голосом[560]: “Якоб, Иван Васильевич жалует тебя тем, что удостаивает подать тебе руку, приблизься к нему и протяни к нему свою руку”, что я и сделал, так же как и по отношению к его сыну, с подобающей почтительностью, затем он таким же образом подозвал к себе Грегерса, Арнольда[561] и всех других людей дворянского звания. Потом он стал спрашивать у меня, в прежнем ли здравии находится наш король. Я ответил, что при моем отъезде он был совершенно здоров и, надеюсь, он и сейчас пребывает в благополучии[562].

После этого я начал речь и передал привет от короля[563]. Царь благосклонно выслушал приветствие и [перечисление] своих титулов [и] прервал беседу, не дав нам времени приступить к сути дела, [но] приказав, чтобы прочее мы изложили боярам[564]. И так как нам совершенно не дали возможности говорить, мы были вынуждены обойти молчанием то, что, собственно, должны были изложить ему по поручению короля. Затем он приказал нам сесть, и, как только мы сели, глашатай снова провозгласил: “Царь приглашает вас сегодня на пир; встаньте и воздайте благодарность его величеству”, что и было исполнено. После этого он велел принести подарки, которые, как только их внесли, взяли и убрали слуги (см. рисунок на с. 321 наст. изд.[565].

Потом мы удалились и были отведены в другое помещение[566], в котором оставались до тех пор, пока не появились советники Богдан Яковлевич Бельский[567], Василий Григорьевич Зюзин[568], Дементий Иванович Черемисинов[569], дьяк Андрей Яковлевич Щелкалов[570] и дьяк Андрей