class="p1">Началось все 15 октября с забастовки рабочих читинских Главных железнодорожных мастерских и депо. К ним сразу присоединились железнодорожники Борзи, Верхнеудинска, Могзона, Оловянной, Слюдянки, Хилки и нескольких других станций, поддержанных телеграфистами. Совершенно проигнорировав тот факт, что их акция выпала на военное время, они объявили о прекращении работы и выдвинули ряд требований, в том числе и политических. Эта «группа товарищей» сумела завладеть значительной частью линии, полностью прервав связь с воюющими армией и флотом. Причем встали не только поезда, но и вся проводная связь. Ни из Владивостока, ни из Харбина в течение трех суток не могли связаться с Красноярском, а следовательно, и с Петербургом. Все депеши приходилось отправлять обходным путем через Пекин, что вызывало значительную задержку.

К 18-му числу до Владивостока докатились смутные слухи о создании какой-то Читинской республики, не подчиняющейся центральной власти. Это посчитали японской провокацией. Но уже к полудню ожившим телеграфом передали официальный меморандум этой самой «республики». В нем объявлялось о выходе из войны и прекращении движения всех воинских эшелонов через ее территорию вплоть до официального признания новоявленного государства высшей властью. Там же сообщалось, что аналогичные меморандумы отправили в Вашингтон и Лондон для признания легитимности временного правительства нового государственного образования.

Пока в Маньчжурии и во Владивостоке размышляли, верить этому бреду или нет, пока слали депеши кружными путями и ждали ответа на них, на железной дороге успела образоваться грандиозная пробка из многочисленных эшелонов, следовавших в обоих направлениях.

Тем временем из первых же телеграмм, пришедших из Читы следом за меморандумом, стало известно, что забастовка железнодорожников и телеграфистов была лишь самым первым шагом группы заговорщиков из числа либерально настроенной общественности. Спусковым крючком послужил распространенный через газеты Высочайший манифест о создании в России парламента в кратчайшие сроки после окончания боевых действий. Вызванные им брожения в умах не пресекались, так как сам военный губернатор Читы Холщевников этому не препятствовал.

Судя по всему, начавшееся он считал прелюдией к расширению политических свобод и решил примкнуть к заговорщикам, чтобы оказаться у самых истоков реформ. Помимо него активно выступили в поддержку «республики» и несколько командиров тыловых частей либеральных взглядов, еще летом организовавших «Союз офицеров», который и спланировал, и обеспечил молниеносный захват линий связи.

Как позже показало следствие, никакими моральными терзаниями они не маялись. Наоборот. Момент для выдвижения ультимативных требований казался им как нельзя более подходящим. Кто же станет торговаться в такой ситуации? Ну потянут власти с ответом неделю, максимум дней десять. В любом случае, имея контроль над единственной железной дорогой, препятствовать подвозу верных правительству войск не проблема даже и пару месяцев. А в том, что «заграница нам поможет», их твердо уверили весьма авторитетные господа с передовыми мировоззрениями из самой столицы.

Но четкая скоординированность действий проявилась не только в этом. Одновременно с началом стачки было совершено нападение на Акатуйскую каторжную тюрьму, расположенную более чем в шестистах верстах от Читы, откуда освободили пятнадцать осужденных по политическим статьям матросов с черноморского минзага «Прут», примкнувшего в свое время к мятежному «Потемкину». В самом же городе появились Курнатовский, Бабушкин и другие видные фигуры из рядов убежденных революционеров. Они и стали авторами меморандума, моментально распространив заранее отпечатанными листовками и через местные газеты воззвание к населению: поддержать новую власть, выступившую инициатором прекращения войны и немедленного начала мирных переговоров.

Главной целью акции обозначалось желание, чтобы солдаты и матросы скорее вернулись домой. Как выяснилось уже после подавления беспорядков, эти самые господа революционеры-социалисты во главе с неким господином Кузнецовым и оказались настоящими организаторами мятежа.

В первый же день забастовки была предпринята попытка захвата военных складов, при отражении которой погиб рабочий. Его похороны вылились в акцию протеста. А в ночь на 18 октября рабочие дружины захватили армейские склады в Чите, а также на станции Чита-1 и вагоны 3-го резервного батальона. Добычей нападавших стали более 6000 винтовок, несколько сотен револьверов, патроны и взрывчатка.

Кстати говоря, столь категоричные требования стали полной неожиданностью для Холщевникова и примкнувших к смутьянам офицеров. Однако их попытка урезонить радикалов окончилась полным провалом и арестом большей части либерального правительства уже на второй день стачки. Власть сменилась. Социалисты-революционеры быстро набирали силу.

Местное казачество, состоявшее в основном из крестьян-переселенцев, оказаченных совсем недавно, да еще и чуть ли не силой, опорой власти пока еще не являлось. К тому же подозрительно своевременно напечатанные неизвестно где и загодя распространенные по деревням большие тиражи новой газеты «Азиатская Русь» с разъяснениями, что со скорейшим прекращением войны, на которой наживаются только царские генералы, новых мобилизаций не будет, окончательно склонили их на сторону восставших. А когда сразу после ареста либерального правительства начались погромы, вообще пахнуло возможной наживой на халяву.

Ряды рабочих дружин начали расти, но порядка больше не становилось. К оружию среди прочих дорвались анархисты и прочие маргиналы, склонные отнять и поделить. Обладая лужеными глотками, они орали на каждом углу о невыносимых угнетениях, что были вынуждены терпеть все эти годы. Но теперь они – закон! Отнять получалось легко, а вот с дележкой иногда возникали сложности, что к середине ноября вызвало ряд кровавых склок в рядах восставших.

К тому времени центральная власть в столице уже приняла радикальные решения. Беспорядки было приказано подавить. К границам Читинской республики подоспел барон Меллер-Закомельский всего с двумя сотнями гвардейцев. Но настроен он был весьма решительно.

Воевать с регулярными, хорошо обученными войсками подавляющему большинству «угнетенных» и «лишенцев» показалось слишком опасным. Настолько, что даже и пытаться не стоило. Они начали разбегаться, таща с собой все, что могли загрести, опасаясь возмездия. Мятеж неожиданно быстро угасал.

Хоть какое-то сопротивление оказали лишь небольшие рабочие дружины под общим командованием Костюшко-Вылюжанича (бывшего офицера). Но это была уже агония. Их почти сразу смяли, а сам он погиб. Бабушкина арестовали при попытке скрыться, прочие сумели уйти.

Успеху барона способствовали почти три батальона добровольцев из воинских эшелонов и полторы сотни выздоравливающих из санитарных поездов, все эти «горячие» дни не пропускаемых «карбонариями» в отпуска к родным домам или на долечивание в центральные губернии[16].

Столь бурные события подошли к своему финалу уже после того, как флот Тихого океана снова оставил за кормой родные берега.

Глава 12

Обрыв единственной сухопутной ветки снабжения, естественно, оказал заметное влияние на подготовку к решающей схватке. Далеко не плодотворное. Однако вызванные этим трудности не смогли остановить уже раскрутившийся маховик событий. «Русский каток» лишь вздрогнул, но не замер.

К этому времени через немцев получили рапорт