class="p1">Я бросила на него отчаянный взгляд – хоть бы при ребенке воздержался от своих дурацких шуток! Но Никки, кажется, нас не слушал, потому как совершенно не отреагировал на слова про «замуж».

Пока я, встав коленями в снег, укутывала мальчика в свою жакетку, потому что мне казалось, что ему все же холодно, Никки так и стоял, вцепившись пальцами в мое плечо, – будто боялся снова потеряться. А когда я закончила и попыталась встать, он вдруг обвил руками мою шею и прижался всем тельцем.

– Никки, ну что ты… я тебя больше не потеряю, обещаю.

Он и сейчас не ответил, только жался сильнее и так отчаянно, что у меня снова начал нарастать комок в горле. А через секунду этот комок вылился в слезы – теплые и почему-то даже приятные, сквозь которые хотелось улыбаться. Крепко обняв Никки в ответ, я гладила его по мокрым волосам и шептала на ухо слова – глупые, безрассудные, будто вся моя выверенная сдержанность рухнула сейчас, оставляя лишь бесконечную нежность к этому мальчику.

А потом я почувствовала, как на уже замерзающие мои плечи легла тяжелая ткань – это Ильицкий накинул мне шинель. И прежде чем я обернулась к нему, он каким-то быстрым и неловким движением прижался губами к моему виску и шепнул:

– Прости.

Глава двадцать четвертая

О произошедшем – что Никки едва не погиб, потому что я за ним не уследила, – спустя полчаса я сама рассказала Елене Сергеевне. Хотя Ильицкий по дороге домой и взял полушутливым тоном с мальчика обещание, что «мы ведь не расскажем ничего маме?» – а тот заговорщически кивнул. Меня все еще трясло при мысли, что могло случиться с Никки, и я была уверена, что ни один беглый шпион на свете не стоит этого… я надеялась, что Елена Сергеевна тотчас даст мне расчет.

Но доброту Полесовой – или же ее безрассудство – я снова недооценила.

– Что – на льдине прямо так и стоял? Ах, божечки, страсти какие вы говорите… Дружочек, вы, верно, сами просто переволновались – наверняка все было не так страшно. Я потрогала ручки Николушки, так он даже не замерз. – Она подозвала меня сесть к ней на софу и, понижая голос, поделилась: – Со мною тоже подобное случалось. Сержу тогда и пяти лет не было: мы с ним по Александровскому саду прогуливались, а я с подругами разговорилась, да и потеряла его из виду. Уж потом мы Сережу искали-искали, искали-искали… ох, только к вечеру городовой его привел. Кошмар какой. До сих пор вспоминать страшно. Так что вы не переживайте, дружочек, со всеми может случиться.

Напрашиваться на увольнение сама я не стала.

Покинув Елену Сергеевну, я до темноты просидела с Никки – читала ему «Всадника без головы» Майн Рида. Русского перевода в библиотеке Курбатовых не нашлось, так что я, скорее, не читала, а пересказывала в своем вольном переводе. Очень вольном, поскольку не хотела шокировать ребенка некоторыми подробностями.

А вскоре заметила, что на пороге комнаты притаился Конни и тоже внимательно слушает. Потом он осмелел и вошел в детскую. Потом сел на ковер возле меня и, приоткрыв рот, ловил каждое слово.

Когда стемнело окончательно и Катюша пришла укладывать мальчиков, я закрыла книгу.

– Здорово… – будучи еще под впечатлением, выдохнул Конни.

– Мадемуазель Тальянова, а почему вы нас английскому не учите? – Никки, взяв книгу, листал страницы и хмурился. – Все самые интересные книжки всегда на английском.

Я не сразу нашлась что ответить.

– Ежели будете себя хорошо вести и прекратите безобразничать, то… думаю, мы сможем найти полчаса в день, чтобы заниматься английским.

Мне самой не верилось, что я произнесла эту фразу.

Конни и Никки переглянулись, прикидывая, кажется, способны ли они на такие жертвы. А потом Конни, более старший и рассудительный, вдруг распознал подвох и принялся торговаться.

– А давайте лучше заместо французского английский учить? – предложил он, прищурившись.

– Нет! – вскинул на меня просящий взгляд Никки. – Весь Жюль Верн написан на французском! Лучше заместо немецкого – мы его и так почти знаем уже…

– Нет-нет, юные господа, – вмешалась все же я, – учить английский в ущерб другим предметам мы не станем. Соглашайтесь на то, что я предлагаю, иначе вовсе передумаю.

Близнецы снова переглянулись, и Конни сосредоточенно кивнул:

– Хорошо. Но пока мы не выучили английский, вы же дочитаете нам до конца историю про всадника?

– Все зависит от вашего поведения, – серьезно, в тон ему, ответила я.

Потом степенно поклонилась и вышла за дверь.

* * *

– Есть новости по переговорам в Асхабаде? А то с нашими событиями – я о бедном господине Балдинском – мы с Жоржем совсем за новостями не следим, газет даже не читаем…

Разговор за ужином не клеился, и эта фраза Елены Сергеевны стала, кажется, самой длинной за весь вечер.

– Да все то же, Еленочка, – со вздохом ответил граф Курбатов, – Абдур-Рахман, эмир афганский, пытается убедить англичан, что случившееся на Кушке – недоразумение. Мол, мелкий пограничный конфликт, он даже и внимания не стоит. Да только никто этого эмира не слушает: лорд Рипон[37] прямо заявляет, что ежели сейчас Россию не остановить, то она – мы то есть – начнет интервенцию Афганистана уже открыто. Посему, говорит, нужно объявлять войну… Я Рипона еще по Лондону хорошо помню – ох и упертый жук! Мало того что масон, так еще и либерал. Такой легко не отступится. Попомните мое слово, Еленочка, будет война!

Елена Сергеевна горестно вздохнула, и за столом снова надолго замолчали.

– Что это мы все о грустном да о грустном! – первым нарушил скорбную тишину Жорж Полесов. – У нас радость: Алекс женится! А мы его даже как следует не поздравили еще.

Алекс оторвался от еды и изобразил улыбку.

Встав, Полесов поднял бокал с вином и, постучав по нему вилкою, чтобы привлечь внимание остальных, начал произносить речь. Длинную, скучноватую, полную весьма двусмысленных шуток. Он желал Алексу неземного счастья, полный дом детишек и безо всякого зазрения совести под конец выразил надежду, что его с мадемуазель Волошиной ожидает «такая же счастливая и крепкая семья, как у нас с Еленочкой». Пышно произносить речи Жоржик умел – этого не отнять.

Я же все это время молча рассматривала новоиспеченного жениха. Речь Полесова едва ли пришлась ему по душе: улыбка Алекса была фальшивой, а отведенный в сторону взгляд беспокойным.

После мужа произнесла несколько поздравительных слов Елена Сергеевна и под конец даже всплакнула, растрогавшись. Граф же, и