— Привет, РВД.

Чем больше мои пальцы и глаза находят тело ее сестры, тем больше они отличаются друг от друга.

— Болен или что-то в этом роде, заперся в своем доме. Он взбешен из-за этого, — отвечает Алистер, прежде чем вгрызться в яблоко, как будто оно наговорило ему дерьма раньше.

— У него просто один из моментов гермофобии. Он переживет это, — я натягиваю капюшон на голову, опускаюсь в кресло и закидываю ноги на стол, засовывая руки за шею.

— Кстати, где были люди, где, черт возьми, ты был в последнее время? Тебя не было на кладбище в эти выходные.

Я знаю, что скоро мне придется рассказать им, чем я занимался, почему меня не было так много времени, и я также знаю, что это нужно будет сделать до выпуска, что означает рассказать им, пока она все еще встречается с Истоном.

Что за дерьмовая буря будет.

Однако я не собираюсь объявлять об этом без Тэтчер или в школе. Я скажу им, когда мы будем одни; таким образом, если один из них взорвется из-за этого, это не имеет большого значения.

Как я уже сказал Сэйдж, я не боюсь, что они узнают или их реакции.

Конечно, они будут чертовски злы на меня за то, что я скрываю это от них, но они будут еще хуже, когда узнают, почему.

— Я собирался, но потом выкурил не тот сорт и вырубился в своей постели. Просто не чувствовал этого в эти выходные, чувак, — ложь — я трахал сестру Роуз на заднем сиденье ее машины возле моего дома. — Не делай вид, что я никогда не видел вас, придурков. Практически большую часть времени я живу у Сайласа.

— Лучше радуйся, что мой папа невосприимчив к тому, что ты каждое утро надеваешь боксеры на кухне, — встревает Сайлас, и я смеюсь.

— Он терпит меня только потому, что твои младшие братья любят меня. С другой стороны, твоя мама, — я прикусываю губу. — Она ненавидит меня.

— Мой папа терпит тебя, потому что ты мой друг, и моя мама не ненавидит тебя. Она ненавидит убирать пули Nerf вокруг дома после того, как ты пошел на войну с Леви и Калебом.

Я, по общему признанию, завидовал Сайласу, когда мы впервые встретились. Я думаю, именно поэтому, когда мы соединились, наша связь стала намного ближе. У него была большая семья, которая, казалось, объединяла меня, Алистера и Тэтча. Неужели его жизнь так плоха? Я имею в виду, что, учитывая все обстоятельства, у него было все: любящий отец, который не стыдился своего психического заболевания и готов был бороться за то, чтобы дать ему все, что ему нужно, просто чтобы он был счастлив, мама, которая думала, что он ходит по воде, и два брата, что смотрели на него снизу вверх.

Как он вписался в наше общество? Как он мог иметь отношение к тому, через что мы прошли?

Я узнал об этом несколько лет спустя, когда ему официально поставили диагноз шизофрения.

Не то чтобы он понял; дело было в том, что мы были единственными людьми, которые его понимали.

Мы знали, каково это, когда демоны пожирают нашу жизнь, нашу надежду, нашу плоть. Мы поняли, насколько реальными казались его галлюцинации, потому что мы жили этим. Несмотря на то, что он был выдуманными существами, появившимися в его сознании, а наши были людьми, сеющими хаос в наших жизнях, мы все равно могли общаться.

И это было то, что никто другой не мог сделать.

Ни врачи, ни психологи, ни даже его родители, которые отчаянно пытались.

Я никогда не забуду тот день, когда он рассказал мне, каково это, как иногда, особенно ночью, появлялись эти неосязаемые фигуры из тумана. Как они дергали его за ноги и шептали ему на ухо. Сколько бы раз он ни закрывал глаза и говорил себе, что это всего лишь сон, они все равно были бы там каждый раз, когда он их открывал.

Не было ни ночника, ни сказки на ночь, которые могли бы отогнать его кошмары. Они были с ним всегда.

Тогда же я рассказал ему правду о своей маме. Он был единственным, кто знал об этом или даже слышал, как я говорил об этом вслух.

После этого мы были неразлучны.

—Интересно, знает ли он, что выглядит как придурок, или ему просто все равно, — объявляет Алистер, глядя за меня. Сайлас усмехается, но этого достаточно, чтобы его черты изменились.

Я поворачиваю голову, чтобы посмотреть назад, меня встречает вид Истона, идущего по кафетерию, обнимающего Сэйдж за плечи и обнимающего ее так, как будто он должен быть там. Как будто это его право.

—В следующий раз, когда твой папа нанесет визит маме, скажи ему, чтобы он упомянул, что Истон слишком стар, чтобы мама могла его одевать, — добавляет Сайлас.

Мне смешно, что Истон до сих пор понятия не имеет, что мы знаем о внеклассных занятиях его матери. Я почти испытываю искушение использовать это против него, просто наблюдая, как он трясется от страха, что его идеальная семейная репутация будет разрушена.

Потому что, если правда выйдет наружу, Синклеры будут единственными, кого это волнует. Как будто Алистеру по барабану, что его дерьмовая семейка сделала или кого они трахнули.

Мои коренные зубы скрежещут друг о друга, челюсть сжимается до такой степени, что становится почти больно.

Неважно, как долго мы были вместе или сколько раз я наблюдал, как разыгрывается именно этот сценарий, острое раздражение никогда не утихает. Каждый раз мой территориальный голод по Сэйдж только усиливается, и я предупредил ее, что мне надоело ждать.

Я чувствую, как у меня вспотели ладони, когда я смотрю на нее, на эту фальшивую улыбку, ослепляющую комнату, заставляющую каждого мужчину смотреть, а каждую девушку закатывать глаза от ревности. Этот номер с клетчатой юбкой творит чудеса с моим воображением.

Школьница, пришедшая исповедоваться в еще каких-то грехах, кажется.

Скручивая язык и сильнее кусая спичку, я практически ощущаю вкус ее сока, капающего в мой рот, когда я ел ее под этим тонким материалом.

Желание ее сексуально не является ненормальным для меня. Защитная потребность держать ее при себе есть.

Я не могу не задаться вопросом, знает ли Истон ее секреты. Если она разыгрывает, играет для него в нижнем белье или ест кегли, пока у нее не