Маша радостно обнимает меня и ведет к кровати, где уже кряхтит Родион. Он напоминает всем о том, что недоволен долгим отсутствием кормления. Делает это единственным известным ему способом — громко плачет. Я тут же беру его на руки и прикладываю к груди. Улыбаюсь, когда Родион начинает усердно есть и причмокивать, а еще недовольно кряхтеть, мол, что-то ты задержалась.

После кормления сообщаю Маше, что папа разрешил ей ночевать у меня и сегодня.

— Плавда? — она радостно хлопает в ладони и оживленно придвигается ближе. — Что ты с ним сделала, мам?

— Ты о чем? — невинно улыбаюсь я.

— Папа изменился, — мечтательно протягивает малышка. — Стал доблее и улыбается чаще. Почему ты не велнулась ланьше?

После ее вопроса понимаю, что это всегда будет между нами. Маша не хочет задеть, но ей обидно, и она вспоминает о том, что меня не было столько времени. Говорить, что я знать не знала ни о ней, ни о ее отце, уже поздно. Я призналась, что ее мама. Мне с этим жить и просить прощения, как бы сложно ни было.

— Прости меня, Маш, — я беру ее за руку и крепко сжимаю хрупкую ладошку. — Я обещаю, что больше никогда тебя не брошу.

Мы обнимаемся. Маша, кажется, начинает верить мне, но обида все еще читается в ее глазах. Это и не удивительно. Маша ждала, что ее мама вернется, надеялась все эти годы. И она вернулась, но слишком поздно. Девочка и рада и обижена одновременно. Я вообще удивлена, что она нормально меня приняла.

На этой радостной ноте нас прерывают. В комнату забегает та самая женщина, которая проводила меня в комнату в первый день прибытия.

— Собирайтесь, срочно, — кричит она. — Адам Всеволодович приказал немедленно забрать детей и последовать за мной.

— Куда? — удивленно спрашиваю, совсем не понимая, что происходит.

— Я вас провожу, идемте.

Я киваю, беру на руки Родиона, хватаю Машу, попутно думая о том, что с собой взять. Я почему-то думаю, что нам грозит опасность. После того, что я пережила в подвале это вовсе не удивительно, но женщина тут же разуверяет меня.

— Что вы делаете? — удивленно спрашивает женщина. — Одна идите, одна! О детях позаботятся.

Я начинаю сомневаться и обводить взглядом комнату в поисках телефона. Того, как назло нет.

— Я могу позвонить Адаму?

— Звоните, — равнодушно бросает женщина. — Он ждет вас в машине, господи, там и поговорите, — не выдерживает она, когда видит, что я не могу найти мобильный.

— Ладно. Малыш, я вернусь.

Выхожу из комнаты следом за женщиной и пытаюсь ту разговорить, спросить, куда и зачем мы идем.

— А я почем знаю? — она пожимает плечами. — Хозяин приказал, я веду, — она улыбается. — У богатых свои причуды. Сюрприз у него такой, оригинальный.

Совсем не понимаю, что происходит. Почему она сказала, что мне нужно срочно собраться, но не разрешила взять Родиона и Машу? Адам действительно хочет со мной встретиться? У него и правда такой сюрприз? После подвала я начинаю нервничать и все происходящее воспринимаю в штыки.

Мы идем не к главному входу, а совсем в другую сторону, спускаемся по какой-то лестнице. У двери я останавливаюсь и разворачиваюсь. Пускай Адам скажет, что я истеричка, но все это кажется мне подозрительным. Вне себя, начинаю подниматься по ступенькам, но меня тут же оттаскивают назад со словами:

— Как же ты мне надоела!

Этот голос я не знаю. Он принадлежит мужчине, но я не вижу его лица. Хочу закричать, но мои мысли будто прочитывают, потому что в этот момент на мой рот ложится тяжелая мужская рука, и я не могу сказать и слова. Мы выходим на улицу. Кажется, это задний двор. Здесь стоит машина. Большой внедорожник с затемненными окнами. Меня подводят к нему, напоследок запихивают в рот какую-то ткань, заклеивают рот скотчем, на голову накидывают ткань. Руки заводят за спину и связывают.

Через несколько минут я оказываюсь в машине. Дверца хлопает, после открывается снова, и машина трогается. Я совершенно ничего не понимаю. Меня что, похитили? Или это такой дурацкий сюрприз от Адама? Если второе, клянусь, я ни за что его не прощу!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Вот сейчас! Нас остановят, дверцу машины откроют и увидят, что я связанная и у меня закрыт рот. Я думаю так, кажется, уже в десятый раз. Первый был еще когда мы даже не выехали из территории. Я все думала, что так и не выедем, ведь на выезде охрана. Они точно заметят чужого человека, другую машину, но нас пропустили, я поняла это почти сразу, и мне стало еще страшнее, ведь это означает, что предатели в доме и в подвале мы оказались неслучайно.

А еще, вспоминая слова женщины о том, что “о детях позаботятся”, мне становится по-настоящему страшно. Что, если пока Адам решает проблемы, точно так же увезут Родиона и Машу? От бессилия мне хочется кричать и плакать, угрожать полицией, но я ничего этого не могу. Даже слова сказать не могу, мне и дышать становится ужасно сложно, потому что рот закрыт тряпкой, а на голове какой-то мешок. И кромешная темнота. Я не имею ни малейшего понятия, куда и зачем меня везут. Это ужасает.

На грани потери сознания, понимаю, что мы останавливаемся. Это придает мне сил. Я вытягиваю голову, распрямляю спину, жду, что с моей стороны откроются двери, меня вытащат наружу и стянут мешок, но происходит все, кроме последнего. Мне так и не дают возможности ни заговорить, ни увидеть, куда меня привезли.

Грубо вытащив мое хрупкое тело из машины, похититель бесцеремонно подхватывает меня под локоть и куда-то тащит. Я хочу воспротивиться, но мне в спину внезапно упирается что-то холодное и твердое.

— Попытаешься сопротивляться, пристрелю прямо тут, — слышу тот же мужской голос.

Я каменею и продолжаю идти с энтузиазмом. Чего-чего, а умереть я не хочу. Меня ждет сын и дочь. Маша наверняка подумает, что я снова бросила ее. Как после всего вернуть доверие девочки, понятия не имею.

— Иди давай быстрее! Вот так, молодец.

Меня ведут куда-то в дом, мы спускаемся по ступенькам, по всей видимости, снова в подвал.

— Стой!