Ко всему прочему, она знает Адама. А еще то, что я, что мы… господи, он что, все ей рассказал? Что же обо мне и об Андрее теперь подумает Вика? И почему, если они общались, она не попросила его не трогать мою семью? Она не могла не знать о моих чувствах к ее брату, не могла не знать, как трудно мне было после всего прийти в себя, довериться другому.

— А Адам тебе ничего не рассказал? — осторожно спрашивает.

— Не рассказал что?

— О нашем знакомстве, — произносит она. — Я думала, он скажет тебе.

— Я не понимаю, — признаюсь честно. — Ты давно с ним знакома?

— Да уж прилично, — она смеется. — А что?

— И ты все знаешь?

— О том, что твой недомуженек взял денег и продал тебя? Конечно, знаю.

— Вика, — выдыхаю я. — Ты позволила своему знакомому разрушить мою семью?

— Ну, во-первых, разрушать там было нечего, так, дунуть, и все посыпется само, а во-вторых… — она запинается. — Именно я натолкнула его на эту мысль, — девушка ослепительно улыбается и кивает.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Она что, думает, это весело? Мне почему-то совсем не до смеха и такого хорошего, приподнятого настроения, как у нее. Впрочем, в этом вся Вика. Девушка-солнце, женщина-смех. Ее настроение, как это было когда-то, сейчас не передается мне, ведь если бы не все это, я была бы счастливой и горя не знала, а так, меня едва не убили.

— Да как ты могла! — восклицаю я. — Ты же видела, в каком горе я находилась после смерти сестры и твоего брата! Ты видела, как по крупицам я собирала себя. Если ты знала, что я вышла замуж, тебе что, в голову не пришло, как сложно мне было?

— Конечно, пришло, но твой бывший муж говно редкостное, Ангелина. Он ведь играл. По крупному играл.

— Я знаю, что играл, — киваю. — Но в последнее время он бросил.

Она заливается смехом. Опрокидывает голову назад, приоткрывает рот и смеется, заливисто, искренне. Она такая. Даже то, что недавно меня едва не убили, ее не выбило из колеи веселушки.

— Бросил что? Играть? Не смеши меня! Он каждые выходные играл! Иногда, конечно, выигрывал, но больше проигрывал бабки. Те, между прочим, которые получил от Адама!

— Это все равно не давало тебе права обращать внимание Адама на меня, не давало права наталкивать его на… ты представляешь, что ты сделала?

— Представляю, — кивает Вика. — Уже второй раз спасла тебя от дерьма, в которое тебя втянул твой идиот муж. Когда его эта ненормальная нашла, он ведь не пошел к Адаму, не рассказал ему всё. Взял бабки и сделал то, что просили. Плохо сделал, между прочим! — замечает она. — Да очнись ты, Ангелина! Ты разве не поняла, какой Адам? И какой Андрей? Не поняла, с кем ты жила и к кому попала? Ты же за Адамом теперь, как за каменной стеной!

— Я вижу, — бурчу в ответ и отворачиваюсь.

Всё становится еще запутанней, чем было до этого. Мой бывший муж, беременность, Адам, его дочь Маша, сестра Тимура, все смешивается воедино. Я не могу понять, что происходит, но в одном Вика права: если бы Андрей не был таким алчным и подумал, чем в итоге может закончится мое похищение, ничего этого не было бы.

— Это лишь нелепое стечение обстоятельств, — Вика пожимает плечами. — Адам не связан с криминалом, рядом с ним ты будешь в полной безопасности.

— Меня едва не убили! — пытаюсь донести до нее.

— А твоя сестра погибла! — напоминает она мне слишком резко. — Тимур был обычным бизнесменом, никто не знал, что рядом с ним не безопасно. Ни она, ни… ты, — добавляет Вика после паузы. — Успокойся, мы едем к Адаму, там сядем и спокойно поговорим.



Дорога выдается долгой, потому что отвезли меня довольно далеко. Я больше не разговариваю с Викой, отворачиваюсь к окну и смотрю на мелькающие деревья и дома. Когда мы въезжаем на территорию, я оживляюсь, но с Викой говорить по-прежнему не хочется. Несмотря на то, что мы не виделись долгие семь лет, я зла на нее из-за ее решения развести меня с мужем. Как она вообще могла?

Когда мы приезжаем, нам на встречу тут же торопится Адам с дочерью. Маша обвивает мою талию и крепко прижимается в животу.

— Я думала, ты ушла! — сквозь слезы произносит она, а я бросаю гневный взгляд на Вику.

Вот — плоды ее творения! Я должна выслушивать укоры за другую женщину.

— Ну что ты, доченька? — приседаю на корточки перед Машей и заправляю выбившуюся прядь волос за ее ушко.

Я сама не понимаю, как называю ее дочкой. Это подсознательное, я не делала этого специально, просто в этот момент так чувствовала.

Маша лишь крепче обнимает меня, теперь уже за шею, а потом робко целует в щеку и серьезно спрашивает:

— А где ты была? Папа мне ничего не говолил!

Ну кто бы сомневался!

— В магазине, малыш.

Я безбожно вру, потому что на посетительницу магазина я похожа в последнюю очередь. В машине я успела посмотреться в зеркало и заметить растрепанные волнистые волосы с запутавшимися там пожелтевшими кусками листьев, измазанное грязью лицо и потеки от нескольких слезинок, что я пустила, когда прощалась с жизнью.

— А что это у тебя? — Маша вытаскивает из волос листочек. — И лицо измазанное.

— Я упала, — смеюсь, чтобы Маша поверила. — Когда выходила, упала. Вот и коленки грязные.

— И плавда, — улыбается Маша. — Неуклюжая мама.

— Да.

Я поднимаюсь и встречаюсь глазами с Адамом. Он блуждает взглядом по моему телу, будто пытаясь убедиться, что со мной все в порядке, а когда заканчивает осмотр, делает шаг вперед, протягивает ко мне руку, и я оказываюсь в его объятиях. Запах свежести его одеколона тут же попадает в ноздри, а еще его плечо оказывается таким мягким и успокаивающим, что в носу почему-то щиплет. На глаза наворачиваются слезы, впрочем, я сдерживаю их, чтобы не расстраивать Машу. Она точно не поймет, почему мама приехала из магазина и вдруг зарыдала на плече папы.

— Я волновался, — тихо говорит Адам на ухо.

Из его уст это звучит гораздо серьезнее, чем “Я люблю тебя” от Андрея.