– Надумал чего?! – обрадовался Репнин.

– Но так, чтоб до выезда ни один человек о подмене не знал. Сели – поехали. А вот здесь встретимся. – Бероев пригнулся к карте, ткнул карандашом. – Но гляди – никому раньше времени, даже пацанам!

– Так… – Репнин опасливо повёл глазами в мою сторону.

– Это не мои игры, – заверил я.

Я заметил, что Репнин за моей спиной принялся намекающе показывать Бероеву на меня глазами. Наконец тот сообразил. Глянул озадаченно на часы.

– В самом деле засиделись! Похоже, в гостиничный буфет не успеваете. Есть у нас что-нибудь, Жора?

– Для гостя-то! – воодушевившийся Репнин выскочил в коридор. Вернулся, придерживая подбородком груду нарезок и баночек с домашними соленьями из холодильника. Вторым рейсом притащил тарелку с отварной картошкой, блюдо с порезанной селёдкой под зелёным лучком.

Подсохшую селёдку обнюхал с наслаждением.

– Под это бы хорошо… – Он предвкушающе потёр руки. – Всё-таки не поди знай откуда – из Москвы гость!

– Это тебе всегда хорошо, – поддел Бероев. Пошарил за стендом. Вытащил бутылку «Московской». Удивился. – Я ж сюда «Арарат» ставил!

Он пристально глянул на Репнина.

– Может, и ставил. Чего пристал? – увильнул тот от ответа.

Подышал на липкие стопочки, вскрыл «бескозырку», разлил на три порции. – Ну! Дабы в горле не пересохло!

Выпив, поспешил долить.

Вскоре завязался оживлённый разговор. Как водится под водку, перешли на «ты». Правда, с Бероевым это «ты» выглядело несколько своеобразно. Я – «ты, Семён», он – «ты, Олег Павлович».

В отличие от нас с Репниным, Бероев обходился одной стопкой. Подносил ко рту. То ли пригубливал, то ли касался губами и ставил на место.

Это не мешало ему быть словоохотливым собеседником.

Впрочем, занимательными рассказчиками оказались оба. Правда, разного замеса. У балагура Репнина таёжные прибауточки: об охоте, о стычках с браконьерами – сыпались одна за другой, будто драже из кулька. Бероев же, напротив, старался разговорить собеседника.

И разговорил-таки. В какой-то момент захотелось и самому похвастаться редкими сюжетами, что набрал в командировках. Слушали меня с интересом.

– …А вот ещё одно любопытное уголовное дело разыскал в архивах, – сообщил я.

И тут Репнин перебил:

– Что ж у тебя всё архивы да архивы! Живого-то браконьера ловил?

Пришлось признаться, что нет.

– Кабинетный, выходит, подполковник! – припечатал Репнин – горячий и переменчивый.

Я смешался. Возразить было нечего. В самом деле, нашёл, трепло, перед кем хлестаться.

– Для пособия этого хватит, – буркнул я, смущённый.

Вскоре Репнину позвонили из дома – приболел внучок. И он убежал.

Мы же с Бероевым засиделись. Пить бросили, но с «ты» уже не слезали.

Разговор перескакивал с темы на тему. С удивлением узнал, что по профессии он кинооператор и до того, как осесть в Иркутске, облазил едва не весь Союз.

– Уел меня твой Репнин, – признал я. – И ведь что обидно – прав.

– То, что ты напишешь, – нам в любом случае на пользу. Положим, все и так знают, что можно, что нельзя. Но такая брошюрка в егерской сумке – великое дело. Чуть что, тому же следователю в нос – вот, ваше же начальство прописало! Понимаешь? Хотя, конечно, если б своё добавить, руками пощупанное, самому браконьера повязать – другая достоверность. Тут Жорка прав. Хочешь, пошли со мной в тайгу. Покажу всё наглядно, – предложил он вскользь.

Я заколебался. Понимал, что не научного сотрудника дело – погони за браконьерами. И случись конфликт, – с меня же за него спросят: на каком основании позволил себя втянуть? «Твоё поле боя – архивы», – скажут мне. Правильно скажут.

Но то ли водка воспламенила, то ли насмешливая искорка в глазах Бероева, только я приосанился и, подражая интонации таможенника Верещагина, выпалил:

– А пошли!..

План выезда наметил Бероев.

– Со мной тебя никогда не выпустят, – начал он.

Я усмехнулся.

– Не выпустят, поверь. Машина ли в последнюю минуту сломается, ещё что приключится. А без меня тебя довезут до Баяндая, дадут пощупать бурята, покатают меж ёлочек, лизнёшь солончака, глянешь на Байкал и – с песнями на базу!

– Почему именно Баяндай?

– Образцово-показательная выставочная площадка.

Сердцевиной плана стало скрытное выдвижение в тайгу самого Бероева.

Выезд наметили на послезавтра.

Время за душевным разговором течёт незаметно. Спохватились за полночь.

Бероев вышел на улицу первым. Я подзадержался. Когда приоткрыл входную дверь, услышал музыку. Из окна жилого дома разносилась мелодия «В парке Чаир». Похоже, там тоже засиделись.

Прикрывшись от ветра воротом дублёнки, я принялся озираться в поисках нового моего товарища. И обнаружил – на пустой площади, возле афиши с Остапом Бендером. Под фонарём.

Пятидесятилетний мужик в одиночестве кружился на заметённом асфальте. С зажмуренными от удовольствия глазами и лёгкой улыбкой – обращённой куда-то в себя.

– Командор танцует танго? – не удержался я. Начиная понимать влюблённую Бирюсинку.

– Так скоро в тайгу, – застенчиво оправдался он.

Наутро я попросил Шебардина организовать мне выезд по трассе в пределах ста километров от Иркутска – для встречи с егерями и охотниками из нацменьшинств.

Снайпер – снайпер во всём. С прогнозом Бероев