Нетерпеливо крутя в руках телефон, словно игральную карту, я дождалась, когда Дейв ответит мне:

После этого я зашла в туалет, который, к счастью, оказался оборудованным удобной низкой ручкой для инвалидов, завернула телефон в туалетную бумагу и засунула в контейнер для использованных прокладок.

Давай, Юрий, поищи-ка!

Кто знал о том, что в ночь своей смерти Монкада находился в отеле на площади Одеон? Я. Монкада и Рено Клере уже никому ничего не скажут. Ромеро да Сильва, коллега Рено из итальянской полиции. Ну и разумеется, тот, кто должен был забрать картину. Но кто этот человек? И кто его послал? Либо Баленски, либо Ермолов. Но Ермолов вообще много знал обо мне и обо всей этой истории с «Джентилески». Логично предположить, что у него должен был быть осведомитель, свидетель, который все видел, каким-то образом сумел сопоставить факты и рассказать обо мне Ермолову. Кто же это? Казбич или кто-то другой? Пока я не вычислю этого таинственного незнакомца, безопасности мне не видать. Просто вернуть картину владельцу у меня все равно не получится, так что придется ехать в Париж. Да еще и через этот отстойный Лилль…

Через два дня я уже шла по Тюильри в сторону площади Согласия и вспоминала, как впервые заговорила с Рено Клере. Было холодно, он сидел на скамейке у выхода из садов. Странная штука память: никогда не знаешь, что запомнишь навсегда, а что забудешь. Рено решил обвести меня вокруг пальца, и я отплатила ему сполна, но сейчас, идя по аккуратным, шуршащим гравием садовым дорожкам, я вспоминала только хорошее: как мы вместе ходили на рынок рядом с моей бывшей квартирой недалеко от Пантеона, как он шел за мной по мокрой траве в Люксембургском саду, как мы молча читали газеты, сидя на диване, а солнце рисовало затейливые узоры на паркете у меня дома. Это был единственный раз в моей жизни, когда у меня появилось что-то похожее на настоящие отношения, и закончилось все тем, что я отрубила ему голову. Психотерапевт, наверное, предположил бы, что у меня проблемы с привязанностью. Подойдя к той самой скамейке, где он накинул мне на плечи свое пальто и шантажом заставил согласиться стать его сообщницей, я на мгновение остановилась и, не обращая внимания на выхлопные газы несущихся мимо машин, медленно провела рукой по зеленому дереву спинки.

По прибытии в Париж я сразу же обзавелась новым телефоном и ноутбуком, расплатившись, разумеется, из стремительно тающей пачки наличных. Я читала все газетные заметки о смерти Монкады задолго до того, как Елена Ермолова предъявила мне свой маленький сувенир, но решила просмотреть их еще раз. Глядя на эту историю сейчас, я подумала, что полицию почему-то это дело не заинтересовало. Во французских газетах писали лишь о том, что ведется расследование смерти неизвестного мужчины в одном из отелей Парижа, затем в нескольких заметках говорилось о том, что он итальянец. А потом — все, тишина! Итальянские газеты об этом происшествии вообще ничего не написали. Я просмотрела все коронерские расследования вокруг даты смерти Монкады, но тщетно. Бюрократия между двумя странами, питающими извращенную страсть к делопроизводству, — дело скучное и печальное. Насколько я поняла, тщательно изучив попавшееся мне на просторах Интернета руководство по экспатриации тел погибших с нефранцузским гражданством, коронерское дознание вполне могло быть проведено в Италии, однако итальянцев вполне могли и не допустить к французской документации. Для того чтобы получить тело, требовалось огромное количество бумаг, которые оформлялись безжалостно долго и, видимо, просто ходили из одного ведомства в другое. То есть если ваша бабушка поедет на автобусную экскурсию в Дордонь, то вы не поверите, насколько легко ее тело могут просто-напросто потерять. Вообще-то, я еще тогда предполагала, что да Сильва, напарник Рено, наверняка постарается замять это дело, чтобы защитить своего друга, и, вероятно, оказалась права.

Поиски в Сети информации на Ивана Казбича особого результата не дали. Помимо крайне скромного сайта галереи в Белграде, на котором предлагались православные иконы и простенькое современное искусство, вместо Казбича в Интернете как будто зияла черная дыра. Ни фотографий, ни информации. Неужели профессионал в своем деле, давно находящийся в этом бизнесе и представляющий собой достаточно крупную величину, чтобы работать на людей вроде Ермолова, мог вообще не оставить следов? Я потратила не один час, забивая его в поисковик во всевозможных, самых невообразимых комбинациях, но так ничего и не добилась. Несколько раз я возвращалась на площадь Одеон, надеясь, что при взгляде на отель вдруг вспомню что-нибудь еще, смогу провести какую-то логическую связь, но если у меня и были какие-то периферийные воспоминания, то вытащить их из недр моего мозга не представлялось возможным.

И вот я уже бесцельно бродила по туристическим местам Парижа, совершенно не представляя себе, что делать дальше. Хуже того, оказалось, что нам с Парижем уже не найти общий язык. Город, который я когда-то так сильно любила, предал меня, наводнившись призраками. Возможно, места, где ты какое-то время живешь, рано или поздно становятся палимпсестом, превращаясь в тень того, чем оно было раньше. Пыльный, тесный, наводненный машинами Париж дразнил меня своими старыми воплощениями, и все нравились мне куда больше, чем то, что я видела сейчас. Впервые я жила здесь еще в студенческие времена, потом вернулась сюда и открыла галерею, провела несколько насыщенных чувствами и близостью недель с Рено, моим любовником и будущей Немезидой. Как я ни пыталась уйти от призраков прошлого, они все равно подстерегали меня за каждым углом.

Как-то раз я лениво рассматривала меланжевые свитшоты, продававшиеся по баснословной цене в одном из магазинчиков на улице Тюренн в квартале Маре, и вдруг увидела в зеркало, что у меня за спиной стоит Иветта. Иветта — стилистка, одно время мы с ней вроде как стали подругами, по крайней мере, она оказалась мне полезной и после этого еще и осталась в живых, что уже неплохо. Она была вместе со мной в свингерском клубе под названием «Ля люмьер» в ту ночь, когда мне, к сожалению, пришлось застрелить владельца этого заведения. Магазинчик был маленький, Иветта стояла между мной и выходом и красноречиво пыталась убедить сотрудницу магазина, что она выбирает одежду для «фотосессии». На голове у Иветты красовался настоящий зиккурат из ярко-синих дредов, в тон к высоким ковбойским сапогам от «Ветементс», которые она тоже наверняка уперла со съемок. Я даже улыбнулась при мысли о том, что Иветта так и не отошла от дел, но я сделала вид, что с головой погрузилась в изучение свитшотов, а сама молилась, чтобы она просто ушла, не заметив меня, после чего она, разумеется, тут же обернулась и воскликнула:

— Лорен?!

Как и Стив, Иветта знала меня под моим настоящим вторым именем. Я и бровью не повела, только тихонько прикрыла краем рукава пальто часы — единственную вещь, которую она могла бы узнать.

— Прошу прощения? — сказала я по-английски.