Я была уверена, что до настоящего момента не попадала в его поле зрения, но в этом кафе, кроме наших, было занято только два столика, и, листая журнал, я почувствовала, что он смотрит на меня. Подняв глаза, я мельком встретилась с ним взглядом — намеренное избегание контакта показалось бы неестественным. Он кокетливо захлопал своим густыми черными ресницами, и я снова уткнулась в книгу. Через некоторое время он встал. Я уже положила монеты на блюдечко для оплаты, чтобы в любой момент быть готовой последовать за клиентом, но не стала торопиться, принялась завязывать волосы в хвост и смотрела, как он уверенным шагом направляется к ближайшему перекрестку. До этого он просто убивал время, а вот теперь у него появились дела. Я держалась метрах в тридцати позади него, не упускала его из виду, лавируя между женщиной в яркой африканской одежде, толкавшей перед собой детскую коляску, и фургоном, стоявшим на разгрузке у мясной лавки халяль. Он свернул в тупиковый переулок между рядами серых домов — брутальный современный квартал геометрически правильной формы, отвратного вида даже по стандартам двадцатого округа. Старик-араб в джеллабе палевого цвета сидел за столиком перед домом под мерцающей неоновой вывеской и раскладывал пасьянс. Старик поздоровался с парнем, угрожающе сверкнув золотыми зубами, мой клиент зашел в фойе клуба и спустился вниз по лестнице справа от знака «Выход». Возможно, здесь он и живет.

Сидевший у дверей старик даже не оторвался от своего пасьянса и обратился ко мне:

— Ты подруга Оливье?

— Э-э-э, ну да, — ответила я, не имея ни малейшего представления о том, кто такой Оливье.

— Двадцать.

Я протянула ему купюру и последовала за клиентом.

В эпоху Караваджо, когда активно шло освоение новых миров, один из таких миров бурлил под поверхностью повседневной жизни во всей Европе, от славянских степей до крошечных лоскутных полей Англии. Люди знающие называли его миром соглядатаев, теневой страной шпионов, которые часто пользовались такими простыми методами, как чернила из лимонного сока и латинские коды, перемещались со скоростью галопирующей лошади, однако обладали такой властью, что могли перекраивать границы королевств, вырезать целые города, избирать своего папу римского или опорочить королеву. Нам в этом мире было бы самое место, думала я впоследствии, нам, любителям ночной жизни. Мы сразу узнавали себе подобных, у всех нас были свои тайны, которые мы никогда не раскрывали, по крайней мере до утра. Я обрела этот мир, когда впервые жила в Париже, потом там меня нашел Рено, а теперь на дне зассанного бетонного колодца под заброшенной прачечной я снова почувствовала себя как дома.

Это место ничем не напоминало модные клубы, по которым я ходила вместе с Иветтой, но хипстеры Лондона или Манхэттена наверняка пришли бы в восторг. Если не считать стоявших у входа допотопных стиральных машин и жуткого туалета, в подвале все было как везде, разве что красные тканевые обои были аутентичными, без тени иронии. Народ мне сразу понравился: от большеглазых свингеров из пригорода и случайно забредших сюда мажоров из благопристойного Парижа до чудаковатых трансвеститов, одетых как заблудшие библиотекарши, доблестно замаскировавшие щетину старомодным тональником, в блестящих туфлях сорок пятого размера на огромном каблуке — этим ребятам тяжело выжить в наше время, когда для того, чтобы доказать, что ты свой, надо отрезать себе член. В целом ощущение было довольно депрессивное, но и это меня вполне устраивало.

Заведение, конечно, больше напоминало бордель, чем настоящий клуб-партуз: несколько довольно нервозного вида менеджеров среднего звена в дешевых костюмах пытались сторговаться со стайкой жеманных гомиков, которые надували губки и строили из себя недотрог у барной стойки. В общем, я не удивилась, когда мой клиент к ним присоединился, — вид у него был соответствующий. Через некоторое время он извинился перед друзьями и удалился в «темную комнату» с моложавым парнем, нервно вертевшим на пальце обручальное кольцо, но все-таки нерешительно последовавшим за моим клиентом за бархатный занавес. Не прошло и десяти минут, как они вышли, и к этому времени я узнала, что старина «Оливье» имеет запасы «Мэйкерс Марк». Неизвестный партнер моего клиента тут же испарился — наверняка сел за руль какого-нибудь там «рено» и с чувством вины поехал домой в свой скучный пригород. К тому же мне хотелось еще выпить. Может быть, даже напиться. В принципе я могла попробовать войти в эту роль: никогда не считала себя достаточно дисциплинированной для того, чтобы стать алкоголичкой, но, с другой стороны, в моей жизни было столько дерьма, о котором отчаянно хотелось забыть хотя бы на время.

Потягивая виски, я гадала, что связывает Гиша и этого мальчишку. Гиш работал на Баленски и, скорее всего, Ермолова, дела у него явно идут неплохо, раз он может позволить себе квартиру на острове Сен-Луи, мальчики-проститутки явно в его круг общения не входили. Во время моей первой встречи с Баленски в то лето, которое я провела на яхте Стива, я наслушалась разных сплетен о его личной жизни — слухи о вечеринках с мальчиками, которые олигарх устраивал на своей вилле в Марокко. Может быть, Гиш — гей, ну и что? Россия печально известна отсутствием толерантности к сексуальным меньшинствам, но здесь-то Франция. Я заказала еще один виски, снова без ничего.

Необходимо срочно узнать, кто рассказал Ермолову о моем прошлом. О том, что картина у меня, Казбич ему уже наверняка сообщил, но я не собиралась отдавать свой единственный козырь, пока не разберусь с этой историей. Попытаюсь вернуть картину — меня либо убьют, либо сдадут в полицию. Связь этого мальчишки с Гишем — моя единственная зацепка. Уже давно я не ощущала себя настолько беспомощной, и виной этому Ермолов — Ермолов, который решил, что я недостаточно хороша для его коллекции! Теперь вдруг у меня в руках оказывается единственная по-настоящему нужная ему картина. Интересный ход, правда? Третий шедевр, который дополнит две работы Боттичелли в его коллекции. Мысль о том, что я доставила ему столько неприятностей, конечно, немножко грела мне душу и льстила моему самолюбию. Да кто он такой, этот Ермолов?! Какое право он имеет меня недооценивать?! Не он один умеет быть безжалостным! Разнюнившись, я даже помянула Элвина, допила виски, но, видимо, слишком разволновалась, сильно схватила бокал, он выскользнул у меня из руки и разбился о барную стойку. Капелька янтарной жидкости упала на колено.

— Разрешите вас угостить? — произнес чей-то голос за спиной.

Обернувшись, я увидела молодого мужчину примерно моего возраста, с бородой. От него несло капустой. Меньше всего мне сейчас хотелось оказаться в «темной комнате», поэтому я вежливо отказалась, попытавшись улыбнуться. Неожиданно обнаружила, что это мне не удается, и попробовала осторожно сползти с барного стула, кажется, не самым грациозным образом. Парень любезно подал мне сумочку, пока я приводила себя в порядок, но все равно он меня утомил, а может, я просто устала от себя самой.

— Ну я это… Пойду, пааажалуй, покурю! — с трудом выговорила я, метнулась к двери, с трудом сдерживая в себе рвущийся наружу виски.

Мне все же удалось добежать до улицы, и там меня вывернуло прямо в канаву под невозмутимым взглядом старика-араба.