Во мне слишком много следов греха. Следы разные, оставленные, преимущественно мужчинами, среди которых есть и мои. Да, внешне я ещё ничего. И, живя здесь, у Давида, я стала выглядеть намного лучше. На свой возраст. Но суть моя — что-то вроде загаженной смятыми окурками пепельницы.

И чем радостнее мне, тем ярче я это чувствую. И чем больше наше с Давидом общение напоминает мне красивый роман, тем больнее мне делается. Мне намного легче просто работать с ним над созданием софта для секс-бота, намного легче просто бездумно трахаться с этим великолепным мужчиной, купаясь в невероятном наслаждении. Я ведь впервые за долгое время получаю так много удовольствия от секса. Но я знаю, что скоро это закончится. Я просто тяну время. Оттягиваю момент расставания с мужчиной, который решил вдруг, что я — особенная. Интересная. Важная. Мне страшно от мысли, что завтра утром он примет решение прекратить со мной эту работу, которая так сильно похожа внешне на то, чем я занималась до неё, то так кардинально от неё отличается самой своей сутью.

Страшно.

Потому что задыхаться без Давида я начну сразу. А трахаться с другим мужчиной так, как с ним я просто не смогу. Я это знаю, это просто правда. Я так чувствую. Я это понимаю.

Я вообще не уверена, что смогу чувствовать удовольствие. И меня спишут. Забракуют, как неполучившегося секс-бота и обязательно выкинут.

Что бы я не выбрала там в беседке, я всё равно подведу Давида. И всё равно проект этот будет закрыт.

И единственный путь, при котором он может быть продолжен — основан на том, что мы оба сейчас чувствуем, и что оба в себе пытаемся задавить.

Он, потому что это расходится с принципами его работы, я — чтобы потом не было невыносимо больно.

Даже если ему тоже тяжело дастся это расставание, он справится, я уверена в этом. Он очень сильный, я чувствую это. Знаю.

А я — не факт.

Поэтому мне нельзя мечтать о том, о чём я мечтаю, глядя на него и обнимая его.

Но я всё равно это делаю.

Видимо, это сильнее меня.

Ну что ж, значит потом будет очень больно.

Когда я вновь вынуждена буду ощутить себя в огромном мире без него. Без этого сурового сильного и одновременно с тем нежного мужчины, который относится ко мне так, как я, наверное, не заслуживаю.

Я умею наслаждаться моментом. Это во многом навык. Без него сложно выжить в мире, где красивая глянцевая картинка скрывает блевоту и гниль отношений между мужчиной и женщиной.

Сейчас мне не просто хорошо. Я счастлива. И чувствовать себя так — того стоит.

И когда я мечтаю о том, что Давид когда-нибудь станет моим мужчиной, я будто снова возвращаюсь в свои первые шаги в модельном бизнесе, когда, распахнув глаза, ждала чуда. Доброго и светлого чуда.

Но чуда не случилось. Золушка стала…. мной.

Я горько усмехаюсь, прижимаюсь щекой к спине Давида и смотрю на то, как белые, пенистые брызги взлетают вверх, затуманивая собой красоту этого места.

На гидроцикле меня катают впервые в жизни. Это так классно, так здорово, что я визжу от восторга.

Но счастлива я не поэтому.

А потому лишь, что это прекрасный повод обнимать его.

Сурового принца, который создан не для меня.

И который пока что ко мне расположен.

Инна качает головой. Скрестив на груди руки, она опирается поясницей на покатую кромку выключенного камина. И смотрит на меня с жалостью. Ранее я не видел такого взгляда сестры.

— Ты не понимаешь, что ты творишь.

Стоя по центру комнаты, я пожимаю плечами:

— Возможно. Если у тебя вариант получше, предложи.

— Дава, мне жаль, что я не была рядом с тобой в эти дни. В каком-то смысле, это и мой косяк. Я ведь, наверное, могла тебя предостеречь. Хотя я не думала, что ты зайдёшь так далеко.

— Да перестань. Я хочу продолжить работу с ней. Это возможно. Ты же знаешь, я — сталь.

Она снова качает головой:

— Не ври себе. Не на этих условиях. Ты видел данные, которые выдала Система за эти два дня?

— Видел, — хмуро отвечаю я. — Глупый вопрос.

— Нет, не глупый. Такое впечатление, что ты настолько потерял голову, что перестал адекватно воспринимать действительность. Ты же запарываешь софт.

Прищуриваюсь:

— Ты что, восстановила удалённые папки?

— Да. Но даже из того, что ты оставил, большинство… это — трэш, Давид. Искажённые модели восприятия, совершенно явное воздействие окситоцина. Я на презентации неделю назад, как дура, озвучила задачи новой модели, заручилась поддержкой японцев, привезла тебе документы на подпись, а потом передала бумаги. Запуск производства здесь — самоубийство. Основываться можно только на результатах перввых двух недель. Всё, что дальше — это уже не про секс. Ты решил создать бота для любви?

— Ты же прекрасно понимаешь, что это нереально.

— Я-то понимаю. Понимаешь ли ты? Вот в чём вопрос.

Она берёт с края камин бокал с мартини, делает небольшой глоток, ставит обратно.

— Сказать тебе, сколько ты забраковал вчерашнего материала?

— Полина, я в курсе.

— Семьдесят четыре процента! Семьдесят четыре процента собранных данных забраковал даже ты! Очевидные реакции на объект влюблённости! Она ведёт себя с тобой уже так, будто ты её парень. Её биохимические реакции говорят сами за себя. Она может воспринимать тебя иначе. Просто не может, Давид. Ты понимаешь, что это иллюзия — работа в таких условиях. Ты увольнял тестеров за тридцать процентов брака! За тридцать! А сам бракуешь больше семидесяти и при этом оставляешь много шлака в том, что считаешь пригодными для дальнейшей работы записями.

— Они пригодны. Я проводил сравнительный анализ. Да, годного материала мало, но он есть.

— Дава… — он делает шаг ко мне. — Дава… — подходит ближе, медленно машет перед моим лицом ладонью. — Очнись. Эта девчонка одурманила тебя. Ты не понимаешь масштабов надвигающейся катастрофы. У нас заёмные средства. После того, как станет понятно, что проект не оправдал себя, — мы лишимся огромного процента продаж. Это будет колоссальный удар по репутации. А учитывая себестоимость готового бота, ты по сути обрекаешь весь этот сегмент, к которому шёл годами, на крах. Давид, на крах.

Оставаясь на месте, отпрянываю назад.

— Полина, давай ты не будешь до презентации готовой модели делать скоропалительных выводов. Тем более такого рода.

— Дава. Ночью мне прислал письмо Фридрих Нойманн. Знаешь, почему он написал мне?

Хмурюсь.

— Нет.

— Он написал мне, что не понимает, как сказать об этом тебе. Учитывая то, что ты не просто руководишь этим проектом, но и взял на себя роль главного и единственного тестера.