Шона спросила:

– А он в Вашингтоне?

Женщина покачала головой.

– Нет. Но, возможно, здесь я узнаю, как его найти. Надеюсь.

Когда некоторые люди говорят «надеюсь», они имеют в виду, что особой надежды нет. Но эта женщина произнесла: «Надеюсь» таким тоном, как будто надежда была святыней – или профессией.

«Чем занимаешься?»

«Надеюсь».

В зеркальце заднего вида Шона увидела профиль нагонявшего их нового пикапа Даррена – он застрял несколькими рядами дальше, но, тем не менее, был рядом. Она поняла, что больше не жалеет об этой покупке. Да, она предпочла бы веранду, но пикап свидетельствовал о том, что Даррен по-прежнему оставался легким на подъем, по-прежнему склонным к юношески импульсивным желаниям. Разве не за это она его любила?

Впереди зарокотал гром, слышный даже сквозь шум мотора. Между облаками сверкнула молния. Шона боялась грозы в детстве. Поначалу это был необоснованный страх, но однажды, когда она лежала в постели, молния ударила через окно в выключатель на стене спальни. Так Шона поняла, что в мире есть не знающее законов электричество; с тех пор даже небольшая тучка заставляла ее опрометью мчаться домой и прятаться в кладовке. Она уже давно избавилась от этого страха, но теперь, глядя на тучи, поняла, что боится точно так же, как раньше.

Как глупо, что они с Дарреном поссорились из-за такой ерунды. Они отлично ладили – и вполне могли завести еще одного ребенка.

Молния снова метнулась в небе, насытив атмосферу электричеством. Шона посмотрела в зеркальце заднего вида на пикап Даррена. Она хотела, чтобы он приблизился. Она хотела видеть лицо мужа.

Он был близко. Он догонял и ехал уже прямо за ними, жестом изображая телефон. Шона пожалела, что не помирилась с мужем, прежде чем уехать.

И тут из машины высосало звук.

Он превратился в ничто, в мертвый воздух, как будто у реальности повернули регулятор громкости. Минивэн, как призрак, катил вперед среди беззвучных машин.

Шона хотела сказать: «О господи!», но для этого требовался звук, а его не было.

А потом всё стало – звук. В минивэне вопила какофония всех существующих звуков, на всех громкостях сразу. Десятилетия звуков, наслоившиеся друг на друга.

Это было как цунами.

Шум оглушил сидевших в машине. Если кто-то и вопил, ничего нельзя было услышать на фоне остального. Лобовое стекло разлетелось, окна тоже, откуда-то брызнула кровь. Минивэн внезапно перестал двигаться вперед, и пикап врезался в него сзади. Вой в минивэне поглотил и треск от столкновения. Обе машины вращались, вращались, вращались, в них врезались снова и снова, а звук не умолкал.

Потом все машины застыли без движения на крайней правой полосе, и мир вернулся к нормальному течению.

Даррен навалился на руль пикапа. Из минивэна тек антифриз. Шона лежала, откинувшись на спинку сиденья – из глаз и из ушей у нее текла кровь, тело было измято. Салон минивэна как будто оказался эпицентром персонального землетрясения.

На заднем сиденье вопили Дженсон и Тейлор. Они не получили ни царапины, хотя сиденье утратило форму, а детские кресла были сдавлены и поломаны.

Девочка-подросток выбралась с пассажирского сиденья минивэна. Как и дети, она не пострадала. У нее были длинные рыжие волосы, кожа, сплошь покрытая веснушками, и глаза, зеленые как бутылочное стекло. Она тихонько плакала.

Она сидела на обочине и раскачивалась, прижав к зубам костяшки пальцев, пока не услышала звук приближающейся сирены. Тогда она встала и зашагала в сторону Вашингтона.

Начался дождь.

Уже совсем стемнело, когда Ронан приехал в Амбары. Подъездную дорожку – туннель листвы, ведущий к тайному заповеднику, – было еле видно, но даже при солнечном свете ее нашел бы не всякий, из-за недавно изобретенной системы безопасности. Ушло несколько недель, чтобы довести этот сон до совершенства, и, пусть даже Ронан обычно устраивал в мастерской бардак, он тщательно прибрался после того, как закончил этот конкретный проект. Он уничтожил все черновики, не желая случайно на них наткнуться. Эта штука должна была работать на эмоциях реального мира – таких вещей Ронан, как правило, избегал. Химичить со свободной волей казалось ему отчетливо некатоличным – скользкий путь, от которого обычно предостерегают. Но он хотел, чтобы Амбары оставались в безопасности, а все остальные идеи, которые приходили ему в голову, основывались на причинении физического вреда. Причинить незваным гостям вред значило разоблачить себя, а убив чужака, пришлось бы прятать тело, поэтому Ронан остановился на выносе мозга.

Сонная система безопасности приводила пришельца в замешательство, заставляла грустить и сбиваться с толку, опутывая ужасной правдой его собственной биографии – и ничем более. Она не то чтобы заслоняла собой подъездную аллею, но, попавшись, человек просто переставал ориентироваться в настоящем и не замечал проход между деревьями. Установить ее было очень нелегко; у Ронана ушел почти целый день, чтобы растянуть защитную полосу на несколько метров поперек дороги. Каждые пять минут ему приходилось останавливаться и ждать, обхватив голову руками, пока не проходили страх и раскаяние.

В ту ночь, даже прекрасно зная, что за чертой находится его родной дом, в котором он провел большую часть жизни, Ронан, тем не менее, был вынужден сделать себе строгое внушение.

– Просто не останавливайся, – велел он.

И въехал на дорожку. Сомнения и неприятные воспоминания охватили его, а затем…

«БМВ» проскочил и оказался на другой стороне. Там и сям свет фар выхватывал из тьмы неподвижную корову. Далеко за холмистыми полями, в зарослях, мигали сонные светлячки.

Потом фары озарили старый белый дом и блестящие стены многочисленных хозяйственных построек, похожих на молчаливых слуг. Ронан вернулся.

Несколько долгих минут он сидел в машине на площадке перед домом, прислушиваясь к ночным звукам Амбаров. Сверчки, сонные ночные птицы, ветер с гор, слегка покачивающий машину. Амбары были совершенно такими же, как он их оставил; изменился только человек, который в них жил: Ронан.

Он отправил Адаму сообщение. «Не спишь?»

Адам ответил немедленно: «Нет».

Ронан с облегчением позвонил ему.

– Брайд спас мне жизнь.

Он сомневался, что расскажет Адаму всё. Сначала он не хотел звонить, потому что Адам был на занятиях, потом не хотел звонить, потому что Адам, возможно, играл в карты с Плаксивым клубом. После инцидента в общежитии мысль о том, что Адам скажет остальным: «Погодите минутку, это Ронан», прежде чем ответить на звонок, была нестерпимой. Кроме того, Ронан не знал, как говорить о том, чего он сам не понимал. Но, начав пересказывать события минувшего дня, он уже не смог остановиться, не только потому что ему нужно было это озвучить, но и потому что нужно было сказать об этом Адаму.