меня с собой нет денег. И я хочу в туалет, – медленно, тщательно выговаривая каждое слово, произнес он.

– Что значит запил, почему?!

– Ну ты же решила меня покинуть…

– Конечно, нет! Пойдем сядем где-нибудь, – она взяла его за руку и повела за собой.

Как назло, все ближайшие заведения были заполнены. Им пришлось перейти на Садово-Триумфальную улицу, там они зашли в кафе «Тренто».

– У тебя деньги есть? Тут недешево, потому и нет никого. Я тебе потом возмещу.

– Есть.

– Ты себе закажи что-нибудь. Сто грамм «Белой березы», – сказал Лялин подошедшему официанту.

– Это же водка! – закричала Надя, вырывая у него из рук меню. – Не несите!

– Несите. – повторил Лялин.

– Нет, не несите!

У мальчика-официанта вид становился все растеряннее.

– Несите, несите, – ободряюще кивнул ему Лялин.

– Ну зачем тебе еще сто грамм? – вздохнула Надя, когда официант ушел.

– А вот ты говоришь мне «пошел вон» и потом не отвечаешь…

– Вовсе не говорю я так!

– А все равно обидно.

– А мне тоже обидно! Это, кстати, ты мне сказал уходить!

– А чего ты меня променяла на своих поэтов?

– Андрей, они просто мои друзья! Ты у меня единственный!

Официант поставил на стол маленький графинчик с водкой и две стопки.

– Нам надо быть вместе, надо держаться друг за друга, – продолжил Лялин. – Ты когда ушла, даже не обернулась, я из окна смотрел. И потом не отвечала. И мне так плохо стало, невыносимо от этой безысходности. И я выпил. А потом еще. Давай придумаем сигнал, когда, как бы мы ни разругались, второй все равно выходит на связь?

– Мне плохо, позвони? Если бы ты мне так написал, я бы ответила.

– Может, просто SOS?

– Подходит.

Лялин протянул ей руку, и Надя ответила.

– А помнишь, мы так познакомились? Когда я еще опоздала. Ты тоже дал мне руку.

– Помню. Я просто не люблю шумных компаний, дело вовсе не в том, что там будут твои друзья!

– Да? А я подумала, ты не хочешь, чтобы нас видели вместе.

– Вовсе нет! Но не целоваться же нам во время семинара, верно?

– Ну да…

– А эти шумные отмечания меня раздражают, ну я же живой, мне тоже не хочется через себя переступать. И ты еще сказала, что туда больше хочешь, чем ко мне…

Он протянул руку и стряхнул крошку с ее губ. Наде показалось, в этом было столько любви к ней, сколько она никогда не встречала. Она вообще не знала, что ее может быть так много.

– Мне было так ужасно без тебя, – сказала она. – Я даже забыла пароль к ноутбуку. Подсказка для пароля: счастье. И нет никакого счастья, думала я, набирая «Андрей Лялин». Потом наши годы рождения. Тверской бульвар. Литинститут. Кафедра мастерства. И все было не то. И вдруг я вспомнила: ноябрь 2005. Ты целуешь меня в плечо, а потом… Не знаю, как у тебя, для меня это было счастье.

– Я люблю тебя, – ответил он. – Представляешь, в новогоднюю ночь приснился сон: у меня остановилось сердце. Я хожу, все делаю, просто сердце не слышно. Я тебе говорю – смотри, у меня сердце не ходит. Ты спрашиваешь, как так не ходит, послушала, что-то с ним поделала, понажимала, и оно опять заработало…

– Надо же! Знаешь, я никогда не пила такой вкусной водки, – Надя поставила на стол пустую стопку, – как будто она даже сладкая. Рядом с тобой мир становится другим…

– А как ты вообще здесь оказалась?

– Я искала тебя на бульваре. И я нашла тебя. Запомни: я всегда буду искать тебя на бульваре. Запомнишь? Повтори.

– Запомню. Я всегда буду искать тебя на бульваре.

Они вышли на морозную улицу, и Лялин потянул ее за руку за угол, в арку, и там целовал Надю в губы, лоб и щеки.

Домой к нему они ехали на машине. За окном автомобиля текла Москва, темная высоко в небе, и светлая здесь – возле земли. Все ощущения исчезли, осталась лишь легкая ткань любовного счастья, укрывающая этот мир, словно бинты. Счастье, от которого ломило сердце, и тело становилось упругим и легким, будто бы оно жило своей отдельной жизнью. Слова путались и теряли смысл, из всех букв остались только эти: люблю. Счастье, терпкое как рябина, густое как морской воздух, легкое как тополиный пух. Счастье, от которого Надя задыхалась, теряла дар речи и становилась бессмертной. Счастье, от которого весь мир свернулся и лег у ее ног, словно верный пес. Их общее счастье.

19. В Париж! В Париж!

После примирения Надя и Лялин гуляли по снежным улицам, заходили во дворы, переулки, подолгу сидели в маленьких кафе, не разжимая рук, словно не в силах разъединиться хоть на мгновение. Если бы не сессия, Надя бы так и осталась в доме Лялина. У нее даже появилась своя полка в шкафу, а на полочке в ванной становилось тесно из-за ее кремов, шампуней и прочей косметики. Как и положено влюбленным, они изучали и узнавали друг друга. Надя выяснила, что Андрей Мстиславович был дважды женат – первый брак еле-еле дотянул до года, второй распался через десять лет.

– А почему вы расходились? – поинтересовалась она.

– Девушки не выдерживали… – развел руками Лялин.

Надю поразила эта неловкая беспомощная фраза и особенно слово «девушки». Разве жен называют девушками? Да и что такого можно рядом с ним «выносить»? «Дуры какие-то», – решила она. От второго брака у Лялина была дочь, она с матерью жила в Петербурге.

Домой Надя привезла красную бархатную коробочку – его новогодний подарок. Внутри лежал браслет – изящная серебряная змейка с сапфировыми глазками. Надя сразу в него влюбилась. Она надела браслет на экзамен по истории русской литературы, да и вообще носила подарок почти каждый день, и даже дома, соскучившись, доставала из коробки и подходила к зеркалу, любуясь рукой, обвитой серебристым кольцом. Глядя на эту змейку, она вспоминала сказки Бажова – синюю книгу, подаренную в школе на окончание начальных классов. Хозяйка Медной горы, Огневушка-Поскакушка – в ярких образах тех сказочных женщин, возможно, она уже тогда угадывала великую силу страсти. Еще непонятную для ребенка, но зреющую внутри, словно яйцо мифической птицы, из которого через несколько лет взмоет в небо стихия чудовищной силы и красоты, заполнив и затмив весь мир своим пылающим оперением.

Лялину Надя подарила серебряный гребешок, на ручке с одной стороны был выгравирован Покровский собор, с другой – Спасская башня Московского Кремля.

– Для твоих кудрей, – сказала она ему. – Все не могу забыть, как впервые потрогала твои волосы. Будешь